Сергей Skolorussov - Кукушка на суку. Акт четвёртый

Не верьте предсказателям.

Самый лучший предсказатель –

Кукушка в часах.

Как говорила подруга моей матери, очень беспардонная тётка: «Только захочешь разбогатеть, то сахар кончится, то трусы порвутся». Вот и нас с Виолой продолжала преследовать череда беспросветно-чёрных полос. Что ни делай, как ни крутись – до белой полосы никак не удаётся добраться. Вырвались из пустыни – попали в лагерь. Удрали из лагеря – опять шлёпнулись. Причём не просто шлёпнулись. Вляпались в остров, который хочется назвать Чёрной дырой. Такое создаётся ощущение, что мы попали в орбиту чего-то страшного. И это страшное нас никуда уже не выпустит. Ни за что и никогда.

Я всё время проводил на рыбалке. В поисках хорошего клёва мне пришлось излазить все берега острова. Абсолютно все. Казалось, здесь меня уже ничего напугать не может. Но выяснилось, что всё это не так. Совсем не так. Портупея с пистолетом всегда была при мне. Я не расставался с оружием ни на минуту. И дело не в том, что приходилось опасаться лихих людишек, которые могли заявиться со стороны моря. Нет, не в том. Опасность присутствовала здесь, на суше. На острове определённо кто-то был. Был тот, кто частенько следил за мной. Я буквально чувствовал пристальное внимание чужих глаз и явственно слышал хруст ломающегося тростника. Ничего-ничего, я тебя когда-нибудь поймаю. Так надоела эта уха! Я насажу тебя на палку и буду её крутить весь день над углями. Говорят, что мясо кабана не такое жирное, как у домашней свиньи, но по вкусу оно на порядок выше. Вот и узнаем так ли это. Давай, родной, давай! Руки чешутся оставить дырку от пули в твоём бронированном лбу.

В этот раз я рыбачил на другом конце острова. Берега здесь были более обрывистыми, а море сразу же начиналось с глубины. Поэтому рыба подходила к берегу очень близко. Клёв был в полном разгаре, когда я вновь услышал шуршание тростника. Через некоторое время ещё и ещё. Судя по звукам, кабан находился совсем рядом. Я не выдержал, выхватил пистолет и осторожно вошёл в густые заросли. Но он явно меня почуял и рванулся в обратном направлении. Стой, гад, не уйдёшь. Ломая тростник, я бросился в погоню. В какой-то момент мне показалось, что ещё пара шагов и я увижу его жирную задницу. Но случилась незадача. Я споткнулся и с размаху шлёпнулся. Чёрт! Никак не ожидал, что под ногами окажется какая-то хрень. Что за фигня? Из земли торчал изъеденный временем конец бревна. Вот зараза, надо же было дереву здесь вырасти, а затем сгнить. Но за этим бревном виднелось ещё точно такое же, ещё и ещё. Это был ряд брёвен, вкопанных в землю через равные промежутки. Я пошёл вдоль этой вереницы вбитых в землю деревянных свай, совершенно озадаченный их предназначением. Наконец до меня стало доходить, для чего они здесь торчат. Чтоб проверить свою догадку, я сделал пару шагов в сторону. Ничего. Тогда повторил попытку в противоположном направлении. И точно: параллельно первой веренице вглубь острова тянулась вторая. Сомнений не осталось – когда-то здесь был настил, по которому к морю ходили люди. Следуя вдоль остова сгнившего деревянного тротуара, я вышел на берег и увидел, что сваи уходят в море. В воде с трудом можно было различить то, что от них осталось. Значит, к острову приставали лодки. Глубина моря в этом месте позволяла причаливать даже крупным катерам. Интересно, что здесь было? Возможно, на острове в советское время был филиал рыбсовхоза. Всё может быть. В таком случае, эта дорожка должна вести от моря к каким-нибудь сооружениям. Я двинулся вглубь острова в надежде найти на развалинах филиала что-нибудь стоящее. В настоящее время даже ржавый гвоздь представлял для меня несомненную ценность. Фантазии тут же нарисовали забытые рваные сети – ничего страшного, заштопаем, сломанный нож – приспособим, ржавую лопату без черенка – насадим, треснутый топор – наладим, и тому подобные вещи, представляющие для меня большее сокровище, чем клад для Али-Бабы.

Продираясь сквозь тростник вдоль сгнившего настила, я наткнулся ещё на одну находку. Это была большая вывеска на двух мощных опорах. Современный человек мог бы назвать её билбордом. На полуистлевшем листе железа всё ещё просматривались буквы. Правда, их осталось совсем немного. В окончании самой крупной строки читалось: «…орий».