Лана Аллина: Вихреворот сновидений

Палящей страстью антрацитовое небо жгло, горело. А у пруда, в ротонде, её он поджидал…

Дождался, наконец!

От счастья млея первозданного, смеялись звонко звезды, нелепо юные, пронзали неба темный шёлк. И гости танцовать устали: звук музыки в саду умолк…

Во все концы Вселенной необъятной неистовые брызги счастья, звездопадом раскаленным рассыпаясь, полетели. В черноте бездонной катилась, восторгом плавясь, – и закипела, ослепляя, ярко-жёлтая луна. Осталась с ними наедине и разговор вела ночная спутница, томленья страстного полна. А звезд серебряных мерцающие светлячки высверкивали, затем бледнели, догорая…

Столь нежно, сколь и страстно её подружек – летних звёзд сиянье!

Столь сильны бури юных чувств и ожиданье новых встреч, и горе расставанья!

Они бродили долго в старом парке ночью, при луне. И о любви небесной и земной читал свои сонеты он ей. И души их летели ввысь, горели, от счастья плавясь, как в огне, и точно колокольчики, звенели.

Звезды горели в небесах от сотворенья мира, и так им суждено гореть еще века. Навстречу звездам в предутренней небесной тверди – ночь летом коротка! – кружили да крылышками кружевными веселели, тучковали облака.

А сокрушительная ночь сверкала, томясь от нестерпимой страсти, и в утро улетала. И напоследок утру ночь слова любви чуть слышные шептала.

Светало. Natalie романс, сонет гостям – нет, своему корнету! – пела. И звóнок голос её был, и, как струна, в нем страсть звенела.

Роса, траву в саду омыв, упала. Сверкнул в листве дня нового посланник, солнца первый луч… – и утро вдруг настало.

И прочитала она любовь и нежность в коричневых очах корнета! И ручейками страсти извиваясь, вспыхнули они и заструились, и – вмиг погасли, точно две свечи… Задул их кто-то, чужой, враждебный в улетевшей в день, ночи…

Как гулко и тревожно сердце Natalie стучало. Её глаза полны любви, печали, слез. О, тише, тише… Ты слышишь? То шорох ночи, шелест утра и сладких грез…

Там перешептывались сновиденья.

Там страстью полыхал небесный купол. В его руке лежала её рука. Какая тишина… Доверие и нежность. И юной страсти нетерпенье.

Светало. По небу летели, плыли, улыбались облака.

Кудрявые, они бежали друг за другом, толкались, догоняя. Кружила их счастливая небесная река…

Точно шалили розовые облака совсем по-детски!

Лучисто и задорно зазвенела, засмеялась песенка советская.

Как – советская?!

Ну да, конечно! « Белогривые лошадки » – они же родом из последней трети двадцатого столетия.

Эту хихикающую песенку так солнечно пела Клара Румянова. Но она-то, Natalie , живет в девятнадцатом веке…

Как молнией, пронзает мысль: Она же Вера, а не Natalie !

Но отчего же нянюшка зовет её Натальюшкой?

Как? Снова сон? Второй – или какой по счёту? – сон Веры Не-Павловны?

Вера садится в постели. Рядом уютно посапывает муж Валерка – она и не слышала, как он вернулся ночью, – за окном просыпается день.

А Там ?

Там Natalie .

… Там дом старинный с бельведером. В подсвечниках тяжелых горюнят свечи, в мути зерцала пламенея. А по залам крадется тихо-тихо зимний вечер… Уютно дрему навевая, гудят, трещат дрова в камине да шепчутся о чем-то меж собою, и головешки ей подмигивают, очами розовея огневыми… И тишина в том доме, и покой. Глубокий черный пруд, да парк, дубы, деревья вековые… Стоят они, как стражи перед домом, и тихий разговор ведут с луной. И обстановка в доме том старинная. А речь-то там, в поместье – простонародная, неграмотная – диковинная!. Там Он, Michael , ах! Что за франт! Он посвящает ей стихи, сонеты. И, точно как в романах, влюблена она по самый край души в корнета.

Вот наваждение какое! Вера крепко жмурится, виденье, с памятью души приплывшее, прогнать пытаясь…

Затем смотрит на привычную домашнюю обстановку. Ну да, это же её комната: вот кровать, стул, джинсы… А там она Natalie , и окружают ее чужие – или не вполне чужие? – люди.

… Там нянюшка родимая Платоновна, maman суровая…

Там юная дворянка Natalie изысканные платья примеряет, в ротонде о своем корнете грезит, стихи читает, и в нежных ручках у нее работа. Вышивает она гладью чудную картинку-пастораль, и жизнь ее, точно река течет, легка и беззаботна…

Сновиденье это источает тонкий аромат, оно пронизано очарованьем старомодным этим… И происходит то – когда? Не поняла она… Однако Natalie живёт не в двадцать первом столетии!