Евгений Рудаков-Рудак: Радиация сердца

– И тут я будь, и там я будь… Везде – я буть! Такая вот у нас в колхозе своя ппжа. У нас завсегда для баб мобилизация пожизненная, а демобилизация посмертная.

Мать и дочь обнялись, всплакнули на плече друг у друга, охнули и словно обреченные расстались. Напоследок Нюра ещё раз пронзительно глянула в глаза матери.

– Мама, ты так никогда и не отдашь мне своё золото? Я ж по праву старшей дочери прошу. Тебе они больше ни к чему, выходить не с кем, да и некуда, годы вперед тебя вышли. А, мам?

Марфа как-то резко переменилась лицом, губы дрогнули от обиды, но глаза остались сухими, взгляд жестким.

– Похоронила, да? И мать и отца похоронила, да? А мы, дочка, ещё живые, оказывается! Нету у меня для тебя ничего, а если бы и было, так не про твою честь. Я так это понимаю, милая, что сыночка нашего, моего, Ивана Филипповича, мне ростить. Так что, не обессудь, будет кому передавать.

Напоследок перекрестила отъезжающую дочь и погрозила вслед кулаком. Нюра в ответ ей согласно кивнула и начала искать глазами Ваню. Он прятался за деревом, выглядывал и грозил кулаком. Это была его последняя встреча с родной матерью.

…В один из теплых августовских дней Коля и Ваня пошли охотиться на уток, или на что попадется. Озеро находилось в двух километрах, и еще один надо было пройти до обратной стороны, где был низкий, заросший камышом и сочной рогозой берег. Лысух и уток, особенно крупных куликов было там, видимо-невидимо, даже гуси, бывало, выплывали на чистую полосу воды вдоль камышей, правда, достать их было практически невозможно из неказистой берданки 28 калибра, она перешла по наследству от дяди Василия, младшего брата мамы Марфы, погибшего на фронте.

Когда-то, по слухам, в самом начале века, это была удобная, легкая и красивая казачья винтовочка, и только спустя почти полтора десятка годков, когда закончились родные патроны с пулями, дядя Василий бережно собрал латунные гильзы и стал заряжать их мелкой дробью. Так боевая винтовка превратилась в берданку – не сильно серьёзное охотничье оружие, так себе, баловство, поскольку патрон был малюсенький. Если положить побольше пороху – места для дроби мало, если больше дроби – заряд получался слабый, одним словом, пукалка, а не охотничье ружьё, но даже с таким наловчились добывать дичь, если удавалось подобраться на 10–15 метров.

Как рассказывали иногда в семье, чаще всего с оглядкой, когда эта пукалка была еще винтовкой, она принадлежала Ивану Филипповичу Ромашкину, отцу Марфы и Василия. С ней он, рассказывают, воевал в гражданскую, то против белых, то против красных, а бывало и против всех, когда озверевшие от безвластия люди искали врага в каждом встречном. Короче, он воевал против всех, кто покушался на его не просто огромное, нажитое трудовым потом и политое кровью нескольких поколений Ромашкиных крестьянское хозяйство, а настоящее богатое поместье.

А начинал его собирать по крупицам ещё в 19 веке прапрадед Вани, дед Марфы, Филипп Ромашкин, через десять лет после освобождения от крепостного права. Он и заложил трудами и молитвами основу на будущее, не зная ни одной буквы и цифры. Любые деньги держал в уме до копейки, подписывал купчие бумаги крестиком, понимая, что это не дело, и что нужна для работы на земле грамота. Жилы рвал и никого из домашних не жалел, и… как только встал более или менее крепко на ноги, решительно отправил старшего Ивана, сначала, само собой, в церковно-приходскую школу по месту, потом дальше, в Тулу, а после!., в сам Петербург, который в ту пору почитался в России, больше чем Москва.

В семье рассказывали и пересказывали легенду, как с какой-то ученой экспедицией Иван Филиппович прошел пёхом и проплыл по рекам, северным озёрам и морям много сотен вёрст. И на горы взбирался, под землю и под воду опускался, постигая законы земли и неба, даже до святых келий на Валааме и Соловках добрался, где прошел тяжелую школу трудника, там же причастился и получил благословение у святых отцов. Денег много не заработал, но привёз в тряпице за пазухой прозрачный кристалл, через грани которого прокладывались тайные пути, которыми можно было пройти в особое время и случай, в любое время года, причём, туда и обратно, откуда не каждому смертному возврат гарантировался. Рассказывали, что даже не все домашние тот камень видели, но знали, что сам Иван Филиппович овладел этой премудростью и мог – как сквозь землю провалиться, обернувшись через левое плечо, а после, опять же, не весть откуда объявиться. Тому свидетели были не один раз, и иначе как чудом, не называли.