Выдал его нищий и завистливый до почернения в лице сосед, лодырь и пьяница Савелий. Прикрывая рот ладошкой, оглядываясь, он сказал ротмистру, что если ему дадут насовсем, хотя бы одну лошадь соседа, он покажет, где тот скрыл скотину. Беляки выпороли Савелия плетью, и он повел отряд через болото уже добровольно. Искали двое суток и… нашли, при этом потеряли в трясине четырех солдат и трёх лошадей. Ротмистр быстро сообразил, что зайти в эти места куда легче, чем выйти, и честно сказал Ивану, если он выведет с болота солдат и скотину без потерь, его, как пособника большевиков, он всё равно расстреляет, однако… закопают в могилу и крест поставят, и даже разрешат отпеть. А не выведет, так – даже патронов тратить не будут, а привяжут камень к ногам и бросят живым в болото. А может и без камня, вниз головой.
Иван Филиппович одобрил мудрое решение и взамен попросил ротмистра расстрелять его за селом на обрыве, где дерево вековое упало. Там он, мол, сам себе повесит на шею большущий камень, встанет на краешке дерева, под ним в воде ямина, у которой ни дна, ни покрышки. Кто там утонул – никто не выплыл назад и даже бреднем никого ни разу не выловили. Ни вам могилу копать, ни силу вам тратить, ни боеприпас расходовать – сам шагнет по команде. И за то спасибо, что в чистую воду позволят, а не в вонючую трясину. Так и порешили с ротмистром, по-хорошему, почти по-доброму. Всё войско Иван Филиппович вывел с болота в целости и сохранности, даже соседа Савелия, причем, никто так и не понял, каким путём прошли по воде – аки посуху! Ротмистр слово офицера сдержал честно и дал команду солдату утопить Ромашкина по уговору, без затей, с камнем на шее. Солдат повесил Ивану через голову тяжелый камень и повел к обрыву.
Дальше семейная легенда сохранила разговор Ивана с солдатом.
– Помолиться дай, служивый, руку освободи для наложения креста.
– На кой черт тебе, молиться-то? Ты же сволочь большевистская, безбожник, как сказал сам господин ротмистр.
– Врет он, твой ротмистр. Я православный.
– А чего скотину прятал?
– Крестьянин я. Как же мне, крестьянину, без скотины в хозяйстве? Пойми ты, дурья твоя башка!
– Я тоже от роду крестьянский сын, однаково, у меня столько земли и скотины не было.
– Так работать надо было от зари до зари.
– А вот сосед твой, Савелий, рассказал, как он батрачил на тебя от зари до зари, а у него на дворе даже кошки не живут. Кровопивец ты, значитца.
– Ах, Савелий? Так я ему припомню, пьянице!
В ногах ползать будет и горючими слезьми, брехун, обливаться!
Солдат даже засмеялся, незлобно.
– Как припомнишь, я щас толкну или стрельну разок, и поминайте люди Ивана в глыбоком омуте. А Савелий дома, хоть и плетью поротый. Стань на свое дерево, как сам напросился, тут и аминь тебе. Можешь хоть задом ко мне, не шибко обижусь, сполню приказ, подтолкну легонько. На кой мне в глаза тебе дураку перед нырянием смотреть, еще не дай бог приснишься. Савелий говорил, из за тебя тут три девки утопли?
– Савелий дурак и ты дурак, если слушаешь от него такое. Девки за свою святую любовь пострадали. Не дашь, значит, помолиться.
– В душе молись, раз ты такой святой.
– Ладно, по рукам. Я за тебя помолюсь, ну… и ты за себя, за грех свой молись.
Иван Филиппович прошел по стволу дерева до середины и поднял голову.
– Эх, баранья башка, в небо смотри. Видишь, у самого края облачка орел кружит. Можно его убить?
– Ты мне зубы не заговаривай, орёл высоко, его ни одна пуля не достанет.
– Вот и я говорю, не утопить в воде птичьего пера, так же не убить под облаками вольного орла. Никудышный ты стрелок, а то бы я рассказал, где пьяница Савелий золотой червонец прячет. Намедни дал ему, чтобы он увел вас в другую сторону, а он, гад, продал меня, хоть я сыночка его крестил. Крестным отцом я записан.
Солдат потоптался чуток, крякнул, оглянулся… поднял винтовку и долго целился. Стрельнул и опять долго на облака смотрел. Когда передёрнул затвор и посмотрел на дерево, там никого не было. Он забегал по обрыву и даже прошел несколько шагов по стволу дерева до места, где стоял приговоренный, посмотрел на стылую воду внизу и снова на небо, но… ни орла под облаками, ни Ивана напротив себя, ни плеска не слышал, волны малой в омуте не увидел. Только под самым деревом полосой потянулся неизвестно откуда плотный туман к центру озера. Солдат задрожал весь, безумно закричал и начал стрелять, то в воду, то в небо, пока не набежали другие испуганные солдаты с ротмистром. Никто ничего долго не мог понять, что же тут случилось, а обезумевший солдат кричал про орла вольного и пальцем показывал на ствол дерева, снова на небо и на туман. Солдата связали и увели, а ротмистр долго сидел над обрывом молча, переводя взгляд с дерева на небо, с неба на спокойное озеро, куда уходила и таяла в зарослях камыша узкая полоска тумана. После он сильно напился, ходил по берегу и стрелял куда-то в облака.
Читать дальше