Порфирий Лавров: SOLNЦЕЛЮБ. Шесть повестей для кино

Я увидел нужный мне дом в горчичном тлене перекрестка, распятого на солнцепеке, – беловатую оштукатуренную тысячу лет назад трехэтажку напротив дома уже закрытого на капремонт. Подругу я оставил в прозрачной тени молодой чахлой акации, а сам направился через пустынную в этот жаркий час улицу к подъезду. Пыль выпрыскивала из-под моих башмаков и не торопилась на землю.

Окна лестничных маршей были заколочены фанерой, – я вошел в прохладу и полумрак и чуть не уронил крышку гроба, притаившуюся за дверью. Только верхнее разбитое окно впускало зной и свет на последний лестничный марш, площадку третьего этажа и сверкающий пятнами потолок. Под этим окном сидели на корточках четверо мужчин от 17-ти до 70-ти лет – все в черных горячих костюмах. Лица их были по мрачному темны, как и взгляды, которыми они приветствовали и одновременно ощупывали меня, чужого всем своим видом этой жаре, этой пыли и, как они, по-видимому, решили для себя, этому дому и этажу.

Они, однако, ошибались.

Я кивнул им. Самый молодой попытался преградить мне путь, но старик властным жестом остановил порыв юноши, и тот уселся в прежней позе подпирать обшарпанную веками стену.

Дверь открыла пожилая женщина в заплаканном трауре. Она внимательно оглядела меня, вздохнула облегченно, как бы узнавая, хотя я здесь был впервые, и посторонилась, впуская меня в прихожую.

Однокомнатная квартира. Совмещенный санузел. Здесь с недавнего времени проживал мой друг, молодой здоровенный парень, с которым мы последнее время были связаны не столько приятельскими отношениями, сколько деловым партнерством. Проживал, проживал – да вот вдруг помер. Известие это настигло меня на пути к морю, пляжу и рассеянному образу жизни – стоило подумать прежде, чем пускаться в такой дальний конец – но я заставил себя сделать это.

Ввиду прохлады гроб с телом стоял в ванной комнате. Женщина любезно включила верхний свет, хотя и без того было видно, что покойник мертв. Он занимал половину всего пространства, отпущенного архитекторами для живых утренних процедур, и казалось, был доволен тем, что мешает всякому, кто захочет хотя бы умыть с дороги руки.

Я стоял и смотрел на бывшее живое лицо своего приятеля – настолько БЫВШЕЕ, что уж по этому поводу не могло быть двух мнений – как вдруг что-то неуловимо дрогнуло, и реальность поплыла у меня из-под ног. Я беспомощно оглянулся на стоявшую позади меня в позе скорби женщину, но она отвернулась в этот момент, а через секунду и вовсе вышла, деликатно оставив меня наедине с покойником.

Тогда он СНОВА открыл глаза.

На этот раз я уже был подготовлен и вполне достойно перенес это легкое оживление в лице мертвеца.

Единственно, чем я был по-настоящему обеспокоен, так это чтобы траурная женщина не вернулась вдруг и не застала всего этого безобразия. И тут он подмигнул мне и сел в гробу, сложив по-турецки свои громоздкие в черных брюках ноги, оправил пиджак и галстук и улыбнулся. Он и при жизни отличался озорством, этот приятель. Но на такое…

«Только бы не вошла! Только бы не вошла!» – молил я неизвестно кого и с тревогой прислушивался к шаркающим шагам старой женщины. Больше в квартире, по всей вероятности, никого не было.

Она не вошла. Наоборот, она вышла – хлопнула входная дверь, и тишина выползла изо всех углов.

Покойник сидел в гробу и широко улыбался, радуясь встрече со мной.

– Ты с ума сошел! – прошептал я.

Что я еще мог сказать или сделать в такой ситуации? Милицию вызвать? Надо было знать моего приятеля при жизни, чтобы понять, что я не мог перечить его причудам. Он был бешеного склада характера и не допускал ни малейшего непонимания и, тем более, непокорности в отношении своих замыслов. Только мой застарелый страх перед ним не дал мне в этой ситуации сойти с ума или начать действовать как-то НЕ ТАК. Поэтому я не сильно расстроился, когда мертвец дружески хлопнул меня по плечу и неловко соскочил на пол. Он открыл дверь и выглянул в прихожую. Вышел, придерживаясь за стенку. Прошел таким макаром в комнату. Он как бы заново учился ходить. Но это продолжалось недолго. Скоро он уже носился вокруг стола, по дивану, оглушительно хлопал ладонями по обоям, пытался выскочить на балкон, но тут уж я вмешался и не выпустил его, хотя это стоило мне неимоверных усилий – приятель оказался такой же здоровенный, каким был при жизни. Тогда он уселся на диван, взял со стола бутылку и принялся ее распечатывать. Это была какая-то гадость местного производства. И тут в дверь забарабанили! Это было уже серьезно, потому что мертвец ни за что не хотел расставаться с бутылкой – совсем как при жизни – и тем более, возвращаться в свой гроб.