Порфирий Лавров: SOLNЦЕЛЮБ. Шесть повестей для кино

Второй ему резонно заметил, что смерть умной никогда не была, на что первый – свое:

– Зато человек – не дурак! И забывать об этом ему никогда не следует.

Потом они Колю помянули – выпили, и который подобрее вздохнул о нем: мол, не дожил человек до светлых денечков, а другой – тут как тут! – остудил:

– Счастливых денечков больше не будет! Был один единственный день – сегодня. И все.

И объяснил:

– Закрывают полигон.

Первый разволновался:

– Как же так? Мы хозяйство завели, дом свой. Куда ж теперь?

И тогда этот объяснил ему по-простому:

– Трахнули тут нас всех! Вместе с Изделием этим. Для того и причесывались столько лет.

Потом они еще поругались на всякие неинтересные темы и решили уходить, и тогда один сказал, что бутылку надо на могилке оставить, мол, так полагается, а второй огорчился:

– Ты что? Полбутылки коту под хвост?

А первый ему – укоризненно:

– Сволочь ты! Жаден: дом, хозяйство – а полбутылки пожалел. Ставь к памятнику! В изголовье. Чтобы ему пилось легче.

– Да кому пилось-то? Полбутылки… Уворуют же!

– А ты в нее пописай и записку оставь: мол, не пейте, граждане, тут какая-то сволочь нассала. Ну? Пошли отсюда!

Грубые мужики, совершенно верно, авторы полностью согласны, и на язык не выдержанные. Но из песни, как говорится, слова не выкинешь…

Когда мужики ушли, Женька вышла из-за своего укрытия и села на скамейку собрать новые мысли и чувства, но тут произошел в небе трескучий фейерверк, – это, по неуловимым законам теории вероятностей, столкнулись над городом две взлетающие ракеты, перепутали направление и ринулись догорать на землю. В тот же самый миг в Женькиной голове разорвался точно такой же фейерверк, и она вскочила и кинулась с кладбища вниз, в город, как неуправляемая ракета, натыкаясь в темноте на ограды, памятники и кусты.

Женька выбежала на знакомую площадь между гостиницей и столовой и остановилась перевести дух.

Небо над ее головой музыкально полыхало; в неподвижном воздухе плыли бумажные цветы, бутылки и осветительные ракеты; Женьке показалось, что теперь она видит все в настоящем свете, как есть, что город расколдовался и явил свою суть. Она обрадовалась и успокоилась и даже не удивилась, что над проезжей частью, невысоко, не касаясь ногами асфальта, летит Дмитрий Павлович, а сзади держится за его брюки растрепанная Лейла – улететь не дает или, наоборот, с ним хочет, а Дмитрий Павлович вяло от нее отбивается. Женька рассмеялась, глядя на них, взлетела под самые фонари и крикнула:

– Держи его крепче, Лялька, не выпускай!

Дмитрий Павлович оглянулся и погрозил Женьке кулаком, а кто-то рядом взвизгнул:

– Посторонись, папашка!

И мимо пронеслись в вихре фантиков и винных этикеток две голые «маргариты» с метлами, и Дмитрий Павлович посмотрел им вслед, взъярился и потащил свою обузу в неосвещенный переулок.

И тут в красном небе наступило ощущение грозы.

Женька насторожилась.

Все вздрогнуло – и понеслось без оглядки!

Дома и деревья закачались; помойные баки около столовой хлопнули крышками и выплюнули содержимое; поднялись и помчались пыльные мусорные вихри. Перепуганная Женька едва успевала уворачиваться от летящих на нее бутылок, банок, рыбьих голов и другой всячины. Мусор, листья, ветки – все! – спешило унестись подальше и побыстрее. Деревья и кусты тянули вверх свои стволы и ветви, желая вырваться из земли – на худой конец, оторваться от корней и улететь вместе со всеми, но корни держали крепко, – и растения вытягивались и напрягались точно струны – и звенели, визжали и гудели на всех октавах и регистрах.

И тут вдруг все на полном скаку замерло – и в ужасе оглянулось.

Над городом, заливая вся и всех нестерпимым черно-белым светом, поднимался огромный сияющий шар.

Женька упала на асфальт.

– Не бойся! – услышала она, и сильные руки поставили ее на ноги.

Рядом с ней стоял ее Коленька – такой, как на последней фотокарточке: улыбающийся, загорелый и в плавках.

Медленно, против желания, под действием силы большей, чем желание, сначала пыль, мусор, а за ними и все, что только что пыталось вырваться из расколдованного города – даже обе легкомысленные «маргариты», – все это сдвинулось, поползло и полетело в обратном направлении. Быстрее, быстрей, еще! – уже неслось и кувыркалось с невиданным ускорением к поднявшемуся грозному шару. Теперь он сиял прямо над Женькиной головой, и она поспешила укрыться под козырьком столовой.