Виталий Волков - Туркменка

– Простите, Лейла, понимаю, как вам досаждают праздные носители пиджаков. Но я к вам за консультацией. Уделите мне пять минут?

Она посмотрела на него так, что у Ривса зародилась мысль опуститься на одно колено. Чертовы светло-зеленые фонарики… «Сколько же всяких уязвимостей ты носишь в себе, Эгон?» – в привычной манере обратился он к себе во втором лице. И, как обычно, помогло. Уязвимым в слабости к женщине признаваться не хотелось.

В их кругах говорили, что жених Лейлы – гэбист и потому ей можно доверять. Там, в женевах и лондонах, такого хода мыслей не смогли бы постигнуть самые высокие лбы, вот потому-то за несколько дней до отъезда сюда костюмы Ривса обретали вызывающую, высокомерную безупречность.

Он взял было девушку под локоть, как будто собрался пойти в кадриль, но помешал итальянский советник-посланник.

– Нет, нет, Ривс, кто же вам позволит выкрасть нашу звезду! Вы сегодня, как всегда, очаровательны, Лейла! – посыпались, как леденцы, слова.

– Вы уже слышали, что учудил ваш Отец? Помянете меня, когда он объявит себя Пророком! Почему вы не уедете из этого кошмара? – итальянец перешел на шепот, который заглушил звуки музыки. Факирские сизые губы выписывали фантастические па. Советник-посланник в ответах не нуждался, и Лейла это знала, судя по всему, не хуже Ривса.

– Италия тоже обещала перевести «Рухнаму»? – съязвил Ривс, желая любым путем сбить с линии назойливого дипломата.

– Что вы, что вы, мы же не немцы! – ища краем глаза кого-нибудь из германских бизнесменов, едва не выкрикнул итальянец, позабывший уже про новые чудачества Сердара, о которых только и говорили: новые указы о непризнании иностранных дипломов, о сокращении школьного цикла до девяти лет и о введении экзамена на знание «Рухнамы», великой книги Отца Всех Туркмен, на всех госпредприятиях. (Великую книгу немецкие фирмачи как раз перевели на свой язык и издали у себя, в подарок Сердару, за что получили от него отличный контракт. По каковой причине германские дипломаты враз стали мишенями для острословой западной фронды).

– А что, поэтически «Рухнама» на языке Данте могла бы прозвучать посильнее «Божественной комедии». Вы ведь покупаете здесь газа больше, чем немцы, – поймал в силок собеседника Ривс и, пока тот осмысливал глубину полученной раны, вывел Лейлу из полукруга, куда могли дотянуться мохнатые руки. Угрызений совести он не испытал. Южанин сразу нашел себе другую компанию. Зато Лейла отметила Эгона благодарным взглядом. Впрочем, испугавшись возникшей открытости, сразу выпустила коготки.

– Вы тоже хотите посочувствовать бедным туркменским студентам?

– Хочу. И обязательно сделаю это. Но по-своему и не здесь, – с самым серьезным выражением лица ответил Ривс. – И ваш искренний ответ на вопрос нашего селянина из Палермо меня тоже волновал бы всерьез. Но не сейчас.

– Я вас слушаю, Эгон. Я, как всегда, готова вас слушать. Простите. Я готова вас слушать.

Ривс хотел заговорить, но все-таки позволил себе секунду молчания. Женщины бывают прекрасны не красотой, а простотой отзывчивости.

Он не раз уже отмечал едва ли не как главное отличие его Востока от его Запада: женственные женщины его Востока способны вот так, отбросив кокетство, открыть ухо сердца. Женственные женщины Запада… Это отдельный разговор, на что они способны…

Эгон склонился к Лейлиному уху и, улыбась, зашептал что-то. Воздух произносимых слов едва шевелил ее легкие волосы. Наблюдающим могло показаться, что вот и безупречного господина Ривса пленил аромат ашхабадской дворцовой неги.

Но при всем обаянии букета духов, при всем соблазне близости господин Ривс оставался несгибаемым правозащитником Ривсом.

Его туркменский друг Яхьяев, из числа высокопоставленных чиновников, которых в свое время во множестве дала этой стране его большая семья, сообщил Ривсу о цепи арестов, проведенных туркменской охранкой в течение недели. Эти сведения друг получил от надежных людей, от дальних родственников, еще сидевших на разных креслах в различных ведомствах. Яхьяев утверждал, что после арестов несчастных пытали паяльниками, предъявляли свидетельства каких-то алкашей и наркоманов и вынуждали оговаривать себя, признаваясь в торговле героином. Яхьяев сообщил Ривсу, что все арестованные – бывшие сотрудники КНБ, разведки, МИДа. Некоторые из них, сказал он, в свое время проявили несговорчивость, пытались по-настоящему бороться с захлестнувшим страну потоком афганского героина и за это были уволены или отстранены. Но, добавил Яхьяев, есть сведения, что дело не в героине – эти смельчаки решили помочь народу выйти на улицы! До них дошло, что, как ни страшен героин, тирания страшнее. Готовили листовки!