Алексей Сухих: Красная розочка. Рассказы и повести

И снова короткий зимний отпуск Счастливый случай – Витька с Колькой тоже в отпуске. Больше этого не повторилось. Мы взрослые. Кольке двадцать, нам с Витькой по девятнадцать. Мы сидим в ресторане: Виктор с самолётиками в петлицах, я с якорями, Николай с накрахмаленным воротником при галстуке. Ребята со своими девушками из нашей компании. Обе они студентки. Со мной была Марина. Я встретил её на улице. Она не прошла по конкурсу на дневной и сейчас обучается на заочном филологическом и работает в редакции районки. С Виктором они стали друзьями. Мы все рады друг другу и за столом у нас весело. Про Людмилу в общем разговоре никто не вспоминает. Со мной о ней разговаривал каждый в отдельности. Я слушал всех и, улыбаясь, отшучивался. Я получил информацию от её первой подруги, к которой зашёл сразу же по приезде. Люда срезалась на приёмных экзаменах, и это было не удивительно при том наплыве желающих учиться. Самые пресамые отличники сходили один за другим. Но она была горда и очень переживала. Угнетало её и то ещё, что не было меня. И написать мне было некуда, не поплакаться. Она вернулась домой и захандрила. Как-то моя собеседница вывела её на дискотеку. К Людмиле подошел только что произведённый в офицеры красивый лейтенант. И вправду говорят, что от тоски и от любви лучшее лекарство другая любовь. «Я думаю, – сказала лучшая подруга, – что она засчитала себя неудачницей, а тебя не было, чтобы поцелуями её разуверить и в слабости оступилась. А через месяц они расписались. Ни мои, ни родительские уговоры не изменили её решения. „Я не могу предстать перед моим рыцарем травиатой. Он любит красную розочку и пусть красная розочка останется с ним навсегда“. И не думаю, что она счастлива. Так много слёз пролила при расставании».

Я отказался от адреса Людмилы, предложенного её подругой и оставил на память о себе в блокноте подруги четыре строчки, которые написал совершенно не веря, что так может произойти:

Цвели сады, туманы таяли.

Зарю вечернюю встречал рассвет…

Туманы таяли, а мне оставили

На сердце трещину в семнадцать лет!

И крутилась спустя годы старая пластинка, растревожив зарубцевавшуюся трещину: «…повьерь, что я тебя лублю. Красную розочку, красную розочку я тебе дарью!»

Было что-то удивительно – неповторимое и прекрасное в этом море – озере, в его беспредельных сливающихся с небом далях, в кристально чистой голубой воде, такой прозрачной, что казалось можно сосчитать все песчинки на его дне. Озеро притягивало к себе людей и даже мимолётно, взглянув на него только раз, никто не мог ни забыть, ни равнодушно отвернуться от этого чуда природы.

Генка не был исключением. Он часами просиживал на берегу и без устали смотрел в голубые дали, туда, где небо сливалось с водой и уже за этой линией виднелись как бы висящие в пространстве, белые шапки гор Тянь-Шаня. Генка никогда ещё не был на море, хотя за свои семнадцать лет исколесил немало дорог.

После смерти матери он не расставался с отцом, которого бросала в разные края бродячая судьба топографа. Но в этот раз ему круто повезло. Он кончил школу, отец принял его на работу в топографический отряд и дал перед работой месяц отпуска в награду за хорошее окончание учёбы (шутил, конечно) Но всё сходилось в точку. Отряд стоял на берегу озера в Ананьево. И не дать сыну отдых после школьных выпускных было бы для отца просто неприличным поступком. И Генка балдел. Море, волны, пусть редкий, но белый теплоход на горизонте, теплая прозрачная вода, полутропическая жара и белые шапки вечных снегов на вершинах гор. На берегах сотни и тысячи беспечных радостных отдыхающих и ему уже семнадцать лет и он не школьник, а рабочий, способный зарабатывать деньги. Он уходил из лагеря с первыми лучами солнца, освещавшими из – за гор верхушки облаков и приходил, когда все мирно спали. Никто в отряде не видел, когда он ел и спал. И только отец, дождавшись его однажды вечером, пожурил слегка и спросил, улыбнувшись:

– Ты что, влюбился, может?

И Генка, блеснув своими зеленовато – серыми глазами, мечтательно прищурился и сказал совсем серьёзно:

– Да!

– Смотри, старик, нам влюбляться нельзя. Мы народ кочевой, – сказал отец и ласково потрепал его вихрастую голову. Помолчал немного и ушёл, больше ничего не сказав.

Было раннее утро. Солнце только начинало подниматься и с лёгкой шалостью ребёнка затеяло игру в прятки с маленькими тучками, сгустившимися на краю неба. Чистый прохладный воздух ещё синел в провалах гор. Его синева спускалась вниз и сливалась с бесконечной голубизной озера. Всё вокруг было голубым.