Татьяна Хмельницкая: Ось времени. игры разумных

— Доктор, но я не помню, как писала это. Вы понимаете? Как это можно объяснить?

— В мире много необъяснимого, — улыбнулся врач, снял и снова одел очки. — Назовем это провалом в памяти, чтобы потом никто не приклеил вам ярлык. Но помощь вам требуется.

В конце разговора он прописал мне пилюли и предложил полежать недолго в больнице. Я согласилась, и это стало отправной точкой для моей новой жизни без Марка.

После выписки я отправилась на неделю к родителям. Тихий провинциальный городок встретил меня осенними прохладными сумерками. Я сошла с хирта, который наняла специально для полета домой, и натянула легкую куртку.

Высадиться могла у самого дома, там достаточно места для габаритного транспорта, но я решила прогуляться по родным улицам. Не знаю, откуда вдруг возникла эта тяга, никогда не вспоминала городишко, пока училась в интернате.

Расплатившись с водителем наличными, я закинула на плечо лямку небольшого рюкзака и пошла в сторону центра. Всего в паре домов от него, располагался дом моих родителей.

Идя пустынными улочками, я вглядывалась в темные силуэты домов, едва подсвеченные уличными фонарями. Мне захотелось увидеть родителей. Я прихватила с собой рукопись, тот самый залог странного срыва, что приключился со мной. Мне казалось, если тетрадь отправится на свое место в гардероб, в самый дальний угол, то в моей жизни всё наладится.

Я постучала в дверь родного дома и дождалась, пока система безопасности отсканирует сетчатку глаза. Когда дверь распахнулась, и я переступила порог, то увидела спускающуюся по лестнице со второго этажа маму. Она была растрепана и на бегу запахивала халат. В ее глазах сияла радость и слёзы. Следом за ней из родительской спальни выбежал отец. Мама кинулась ко мне на шею и крепко обняла. Вскоре, к нам присоединился папа.

Мы так и стояли в небольшом холле, заставленном старыми вещами, и боялись разомкнуть объятья. Но сделать это пришлось, и мама проводила меня на кухню, усадила за стол и стала хлопотать. Я любовалась ею. Она всё также хороша, грациозна, пусть и предстала передо мной после сна. Карие глаза, прямой нос, приятный овал лица, волосы с рыжинкой. Я похожа на нее внешне, только мне никогда не удастся стать заботливой женой и любящей матерью.

— Твоя комната готова и ждет тебя, – улыбнулась мама и поставила чашку с чаем на стол передо мной.

Папа сел рядом и обнял меня за плечи. Взгляд озабоченный, испуганный. Короткие пепельные волосы стояли дыбом после сна, а пухлые губы плотно сжаты. Я невольно улыбнулась ему. И дело вовсе не в том, что я хотела разрядить напряжение, возникшее между нами, а затем, что знала, почему он так вел себя. Наверное, боялся спросить что-то лишнее.

В этом мои родные – все расспросы потом. М-да… Мне повезло, но объясниться придется. О проблемах со здоровьем учеников сразу сообщали их родителям. Так требовалось по закону. Вероятно, и та запись, что показал мне психиатр, предназначалась для них.

Я выпила чай, съела пару печенюшек из вазочки, что поставила на стол мама, и отправилась спать. Усталость вдруг навалилась на меня, и я не смогла бы сказать ни одного слова. Все вопросы решила оставить на потом. Предстояло объясняться на болезненную для меня тему. Рана в сердце была открыта и кровоточила, и требовались силы, чтобы обнажить ее перед близкими.

Моя комната осталась такой же милой. Простота и уют исходил от каждого предмета в ней, и это виделось счастьем. Я почувствовала себя воином, вернувшимся домой из похода, где его любили и ждали.

Спала я на удивление хорошо, и когда спустилась на кухню, часы показывали полдень. Мама накормила меня завтраком и сообщила, что отец уехал на работу. Она осторожно попыталась узнать, почему приехала, и призналась, что была в курсе моего психологического срыва.

— Мам, я тут кое-что хочу оставить, — улыбнулась я. — Ничего особенного, просто тетрадка с моими мыслями. Точнее… Это то, что я писала во время помешательства… Мне было очень плохо. Не отдавай ее никому… Никому, кроме парня, что однажды за ней приедет.

— Хорошо, дочка, — вздохнула мама, подошла и крепко обняла, поцеловала в макушку.

Объяснение вышло вполне логичным. Не желала, чтобы что-то напоминало о возникших у меня проблемах. Кому приятно натыкаться на подтверждение бессилия, боли, переживаний? Уверена, мама так и решила. Её взгляд ласкал моё лицо, а я наслаждалась этим. Мама пыталась отыскать следы переживаний, что привели меня к помешательству, чтобы не спрашивать и тем самым не ранить еще сильнее. Ей хотелось догадаться самой. Надо ей помочь.