Алла Лескова: Фимочка и Дюрер. Вне жанра. 3-е издание. Исправленное.

А по телефону, через годы, я услышала: ты приходи, но я сейчас страшный, Аллочка… Только не испугайся… Но приходи.

Да, он еще при этом не прекращал работать, и все тексты вычитывал через сильную лупу.

Я подошла к его дому, и мне навстречу из подъезда вышел он. Я умею владеть собой и надеюсь, что он не заметил моего ужаса…

Мы обнялись. Он взял лупу и сказал – вот ты какая, Алка, стала… Пойдем на кухню… На кухне мы пили кофе и ели запеченные им бутерброды с сыром. А он остался тем же, рассказчиком непревзойденным, все про Маринеско рассказывал и рассказывал. Сильно нервничал, еще поэтому. А я про Маринеско не слушала, а только смотрела и смотрела…

Перед уходом он вдруг взял в руки мое лицо и стал осыпать его поцелуями вперемежку со слезами. И сказал – спасибо тебе за все. Через год его не стало. Мне позвонили из моего детского города и сказали: он умер. Принял яд. Не смог больше так мучиться.

Ну это я к тому, что да, поцелуи разные бывают… Как и судьбы.

Я давно заметила, что какой-нибудь человек живет в согласии с совестью и миром, добра много делает и наград за это не просит, в общем, что надо человек. А потом один раз не сделает кому-то добро, не сможет, или оступится, или… Но только один-единственный раз – и сразу плохим становится. И наоборот. То есть живет какой-нибудь, не знаю даже как назвать, женщин бросает, жадный к тому же, лживый, предаст – глазом не моргнет, людей обижает легко, в общем, свинья. А один раз старушке ответит, как пройти в библиотеку – и святой сразу. Все кричат – ура, а мы так плохо о тебе думали, стыдно-то как нам теперь.

Когда на сердце тяжесть и холодно в груди… К ступеням Эрмитажа не хочется идти…

Так трогательно, когда мужчины публикуют в фейсбуке свои портреты… Хочется подойти, погладить их по голове и сказать – да красивый ты, красивый! Еще орел.

Захожу в родной коллектив, а там вовсю обсуждение идет. Почему прохожий, которому навстречу одна сотрудница шла, улыбнулся ей. Незнакомый, а улыбнулся. Общий вывод коллектива: больной!

Было еще одно предположение.

– Может, у тебя резинка от трусов лопнула, а ты не заметила?

В соседнем подъезде нашего дома давным-давно жила татарская семья. И было у них три дочери. Две любимые, а одна по имени Хуршида. Горбатая, худенькая, с вечным платком на голове. Не то неродная, не то просто нелюбимая. Все делала по дому, а ее били и били. В основном пьяный отец. А мать молчала, но как-то зло молчала. Поглядывая то на плачущую Хуршиду, то на спицы, которыми в это время вязала.

Однажды горбатую Хуршиду избили так сильно, что она сбежала из дома и просидела всю ночь зимой на скамейке в одном халате. Простудилась и стала сильно кашлять. Во дворе пошел слух, что у нее туберкулез, и все соседи боялись ее пускать в дом, чтобы не заразиться. А в родной дом ее больше не пускали.

Я привела Хуршиду к нам. Она была голодная, но ничего не просила. Во время обеда моя мама отсадила Хуршиду в другую комнату, отдельно от нас с сестрой. Мама принесла ей туда много еды, и она ела ее одна. Мама боялась, что мы с сестрой заразимся туберкулезом. Наверное, она была права. Все мамы, наверное, всегда правы.

А я не могу забыть, как горело мое лицо от стыда. От того, что мы испугались какого-то там туберкулеза. По мне – так лучше бы я им заболела, чем отсаживать человека, как прокаженного.

Как вспомню – исчезнуть хочется. До сих пор…

Лето. Все куда-то едут, только успеваю читать.

Куда рвануть, а? – спрашивают. Может, туда? Или вон туда? Там мы уже были, отстой. Лучше – сюда, отвечают им…

А я где сидела, там и сижу. Только взглядом как будто провожаю взмывающие лайнеры и уходящие поезда.

Какой красивый все же Петербург. Какой неназойливый, параллельный и достойный. Несуетливый. Не лезет к тебе. Не трогает, не дергает за рукав… Ты сама, он сам по себе. Никогда не мешает жить. Этим и помогает.

Сегодня мчались с дачи подруги, леса с обеих сторон от шоссе. Подруга молодая, молчаливая, очень чуткая и неназойливая, как Петербург. Вроде бы вся в себе. Но вдруг очень резко затормозила, изменившись в лице… Совсем маленькая рыжая белочка, просто недавно народившаяся, перебегала быстро дорогу прямо перед машиной. Чудом углядела, чудом тормознула. И было в этом что-то очень сильное. В том, как резко она успела затормозить перед маленькой рыжей белочкой. Какое-то всемирное братство всех живых существ в этот момент проявилось.