Володя дрожащим голосом сказал, что дела не очень хороши, что Наташу положили в больницу и есть угроза выкидыша. И что никак не могут установить точный срок, что же за врачи такие… И что болит у нее внизу живота.
– Ничего страшного, – сказала я. – Если в больнице, то в безопасности, все мы лежали в больницах, когда носили…
Но Володя как-то не очень успокоился и попросил, чтобы я с ним еще постояла и поговорила.
Я постояла с ним, но поговорить не очень у меня получилось…
Что можно говорить мужчине, у которого от любви к Наташе и страха за нее и ребенка дрожат голос и руки.
Я сказала, что мне кажется, что все будет хорошо…
– Правда? – спросил Володя. И добавил: – Мне страшно.
Как будто вовсе не он воевал в Чечне. Не Володя.
Холодным воскресным утром я вышла на работу, да.
После какого-то полусна-полуяви.
Ночь в ожидании звонка будильника, так это называется…
Но идти надо.
Сорок минут простояла на холодном ветру, одна, как перст, на всем проспекте.
Наверное, неприлично в такое воскресное раннее утро ждать автобус. Вот он и не спешил.
Я почти заснула от холодного ветра и долгого всматривания вдаль, такая почти Ассоль…
Глаза слезились, и я их прикрыла и спала. Стоя.
Так, в полусне, вошла потом в автобус и упала на сиденье. Прислонилась к мокрому окну и тут же заснула.
Ехать почти час, до конечной, разбудит…
На соседнее сиденье положила пакет с едой на двенадцать часов дежурства, чтобы не мешал мне спать запахом запеченной с чесноком курицы.
Проснулась от хруста костей.
Это мужик на соседнем сиденье доедал мою курицу и вытирал рот заботливо приготовленными мной для себя влажными салфетками.
Не могу сказать, что я глазам не поверила. Поверила, потому что сумка с едой стояла у него на коленях, уже почти пустая.
Запах запеченной в духовке птицы разнесся по всему автобусу, где были только я, водитель и мой уже не голодный сосед.
– Спите, еще не скоро конечная, я знаю, где вы выходите, я разбужу, – посоветовал мне незнакомец и стал медленно и тщательно вытирать влажной салфеткой каждый палец.
– Спите, я тут хрустел, разбудил, наверное… очень вкусно, кто-то оставил, вот я решил… не пропадать же… – добавил он.
Я на всякий случай заглянула в свою женскую сумку и проверила, все ли на месте.
Все оказалось на месте, но я даже не успела обрадоваться.
Меня разобрал такой смех, что тут же пропал сон и, как показалось, даже боль в горле и везде.
Когда смеешься, вообще все перестает болеть.
Попробуйте!
Сегодня на работе ни у кого не горел глаз.
Мы переглядывались потухшими, далекими от работы взглядами и молча спрашивали друг друга – а чего это так тоскливо сегодня у всех внутри?
Искать ответы не хотелось, тем более у всех они были свои, только для себя, и хорошо, если были…
Когда есть ответы, это лучше, чем беспричинная тоска.
И тогда мы решили: надо себя чем-то порадовать.
Вяло предлагались всякие варианты.
Вино сухое и мороженое… НЕТ.
Мороженое и апельсины. НЕТ.
Мороженое и шоколад и сок. НЕТ.
Спасение пришло в виде программиста Саши.
Он сказал, что вчера ел красивую, но несладкую клубнику.
О! Клубника и… мороженое!
Клубника в мороженом.
Макать каждую клубничку в белоснежный пломбир!
Вот, вот оно, искомое сочетание! И мороженое не таким сладким покажется, и клубника не такой пресной. А сочетание белого с красным еще и очень красиво…
Все сказали: во! это то самое! хотим!
Хотим, сказали все.
И пошли и купили два кг яркой крупной клубники и два брикета белого пломбира.
Захотели и сделали. Насладились.
Главное, наконец-то что-то захотели.
Потому что когда ничего неохота, даже клубники с пломбиром, это совсем, совсем беда.
Да.
Два года назад я была в Израиле и побывала в гостях у друга, в Хайфе.
Он спустился вниз за сигаретами, а я смотрела с его балкона на улочку, которая поднималась вверх, а под балконом на старой пыльной машине без колес все время спала кошка.
Я смотрела на эту улочку, на спящую несколько дней в одной позе кошку, на продавцов в соседней лавке, которые громко разговаривали по-азербайджански, и пыталась запомнить этот момент…
Друг поднялся в квартиру, ответил на телефонный звонок, что-то сказал в трубку на иврите и попросил меня надеть на голову шаль, которая была у меня на плечах.
Читать дальше