Алла Лескова - Кошка дождя

Она вошла в спящий холодный автобус, дыша духами и туманами. И села у окна. И взяла мобильник и позвонила Саше.

– Саша, я тебе говорила сегодня, что люблю тебя? Нет? Вот. Люблю.

И отключилась.

Потом позвонила Игорю.

– Игорь, я говорила уже сегодня, что люблю тебя? Нет? Ну, вот говорю. Пока.

Потом набрала Лешу.

– Леша, я говорила, что я ведь тебя люблю. Сегодня еще не говорила, вот, говорю. Ну, пока…

Народ в автобусе начал открывать один глаз за другим.

Когда она позвонила Юре, все уже проснулись и пытались определить – это наяву или во сне.

– Толя, я тебе говорила сегодня, что я тебя люблю? Так вот, я тебя люблю. Пока, Толя.

Народ стал поворачивать затекшие шеи в сторону духов и туманов.

Это было наяву.

Она продолжала звонить, и голос у нее был, как у женщин, которые ничего никогда не умеют сами и не собираются уметь.

Ни гвоздь забить, ни коня на скаку, ни сумку с продуктами поднять и в горящую избу внести, ни сготовить. Ничего.

Не умеет, не будет уметь и не собирается.

Для этого есть мужчины.

Игорь, Леша, Толя, Юра… Любимые как один.

Такая женщина с духами и туманами. В холодном неуютном зимнем автобусе. Сегодня.

Ой, а у меня тоже есть военный билет, военной кафедрой университета выданный.

Я там молодая и красивая и медсестра запаса. И еще там национальность написана.

Забавно так читать – медсестра запаса, еврейка.

Это мелкое уточнение в свое время сыграло решающую роль в приеме наших семейных документов в консульстве Германии. Правда, мы потом передумали ехать туда на ПМЖ, но не об этом.

Помнится, я тогда принесла двадцать пять кг доказательств того, что я еврейка, но консульские дамы требовали еще и еще.

Они выпили всю мою кровь и кровь моего русского, по несчастью, мужа, с которым мы к тому времени прожили много лет и имели детей.

Они требовали доказать, что муж не прибился ко мне когда-то с целью стать сумрачным германским гением, а любит меня бескорыстно. И не является вшивым любовником, да еще русским, а является мужем.

Я им пыталась объяснить, что муж не может не быть любовником, но окончательно их запутала и нарушила их четкое консульское мышление своим поганым языком и шутками.

Они разозлились окончательно и снова потребовали новых доказательств моего безоговорочного и так еврейства.

И тут я вытащила дубликатом бесценного груза свой военный билет, где я молодая и красивая и медсестра запаса, еврейка. И они сдались. Капитулировали.

Все-таки военные билеты на них магически действуют.

Знакомая, сорока с лишним лет, полная жизни, веселая и грустная одновременно, устроилась на новую работу.

Там она должна обзванивать всякие фирмы и приглашать на разные семинары.

Приходит в огромный ангар-офис, а там молодые манагеры в мониторы дружно смотрят, глаза у всех белые, лица одинаковые, живы или нет – не очень понятно. Но одна рука точно жива, которая мышкой водит.

На ее приветствие никто не отреагировал.

Между собой не общаются, с ней, новенькой, тоже.

Ну ладно, что делать.

Новое поколение, пепси обпилось, оно этого достойно.

Стала знакомая себя сама развлекать, с монотонией бороться.

Звонит по фирмам и при этом всякие рожицы корчит в телефон, артистичная очень.

Голос модулирует, мимику.

Надоедает же по сто звонков в день делать.

Молодые манагеры повернулись дружно к ней, посмотрели белыми глазами и опять в монитор.

Не выдержала знакомая, спрашивает у рядом сидящего:

– А чего это никто у вас не смеется и даже не улыбается?

А тот говорит:

– Вы ошибаетесь. Все улыбаются, я сам сегодня сто смайликов друзьям отправил.

Моя маленькая дочка подобрала на пыльной дороге от автобуса до колонии яркого разноцветного перламутрового жука и отдала его на свидании Сашке.

Сашка забрал его, положил на ладонь, долго рассматривал и сказал:

– Красивый какой… Я его возьму с собой. Там у нас красивого мало.

Сашка очень любил мою дочку и, когда мы приезжали к нему, отдавал ей все, что я ему привозила вкусного. Говорил, что ей витамины нужны, она маленькая еще. Ни в какую не брал.

И все равно я каждый раз привозила ему вкусного и полезного в надежде, что все же возьмет, а он не брал.

Только смотрел на нас во все глаза, наглядеться не мог, успеть бы, времени на свидание час…

И снова отдавал дочке – и персики, и конфеты, не помню, что еще…