Лариса Хващевская - Сублимация Веры Павловны

– Вам ли не знать, что для того, чтобы книга жила, ее совершенно не обязательно печатать. Как это… «Ваш роман прочитали»

Вера Павловна прижала руки к уже пылающим щекам.

– Вы, безусловно, талантливы, Вера Павловна. Именно поэтому я здесь. Вы настойчивы и храбры, а потому я предлагаю вам нечто вроде эксперимента. Я могу перенести вас в Петербург Достоевского. У вас будет возможность попытаться все изменить. Только одна попытка.

– А если она удастся? Как же равновесие?

– А еще вы наивны, – удовлетворенно заметил Книжный, снова вынул часы на золотой цепочке. «Да времени у нас не очень много, – бормотал он, – 5 минут она сказала…»

– Итак, попытка одна. И есть условия.

– Никогда не ходить в северное крыло замка?

– Почти. Вы не можете участвовать в произведении наравне с героями, вас никто не должен видеть.

– Каким же образом? – возмутилась она и тут же, услышав шум сбоку, повернула голову.

Кот сидел на раскрытой странице книги «Преступление и наказание».

– Страница 34, – по памяти процитировал Егор Петрович, – «Возвратившись с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения…» …так это пропускаем, – бубнил Книжный. – А вот: «Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь. Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил. Он спал необыкновенно долго и без снов». Книга с шумом захлопнулась, и Матвей, сделав несколько кругов, сел на обложку.

Вера Павловна все еще не понимала.

– Я помещу вас в его сон. Именно потому, что сна не было. У вас будет возможность говорить с ним.

– Но кем же я представлюсь? – Вера Павловна чувствовала, что ее, как Раскольникова, начинает бить озноб. Она уже перестала думать о нереальности происходящего. Это была уникальная возможность, и Вера Павловна сожалела только о том, что нет времени подготовиться к этому разговору. Вообще, она утратила способность удивляться. И даже то, что рассвет все не наступал, а за окнами призрачно чернели деревья со спящими на ветвях воронами, не поражало воображение. И мысль о сумасшествии тоже не пугала. «Надо будет спросить-таки у Стравинского, что такое «шизофрения», – улыбнулась она про себя и снова посмотрела на Егора Петровича.

– То есть вы согласны на мои условия?

Вера Павловна согласно кивнула.

Все, что произошло потом, Вера Павловна впоследствии не могла вспомнить целой картиной. Какие-то обрывки эмоций, чувств, мыслей. Яркие вспышки. Сначала ей показалось, что Егор Петрович раскурил трубку и сладковатый, тончайший дым медленно заполнил кухню. Вера Павловна на секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, увидела себя сидящей в каком-то странном белом саду, под облетающими лепестками, кажется, это были цветы яблони. Они засыпали скамью, лежали на траве, как свежий снег. Свет был тоже странный, приглушенный, какой можно увидеть туманным утром или в сумерках. Пахло травой, свежестью и еще чем-то очень знакомым. Кажется, так пахли распускающиеся только по вечерам цветы матиоллы в бабушкином палисаднике. «Какое же это время года? – подумала Вера Павловна. – Цветущие весной яблони и летние цветы. Здесь, похоже, нет времени». От этого аромата или от необыкновенного мягкого света ее тревога совершенно прошла.

– Кто вы? Что вы здесь делаете? – юноша, сидящий на скамейке рядом, был очень хорош собой, только почти призрачно бледен. Белокурые волосы спускались к щекам, в прядях тоже запуталось несколько белых лепестков. Но самое удивительное были глаза, темно-серые, глубокие, с темными густыми ресницами. С него бы картины писать! Он не выглядел испуганным, скорее удивленным. Видимо, иногда измученная тяжелыми воспоминаниями и планируемым страшным убийством память отпускала его. Вера Павловна мельком взглянула на себя и поняла, что ее джинсы и рубашка сменились длинным белым платьем со свободными рукавами. «Я – приведение. Дикое, но симпатичное», – чуть не вырвалось у нее.

– Скажем, я твоя совесть. Ты часто разговаривал со мной? – то ли утвердительно, то ли вопросительно сказала Вера Павловна. Юноша не удивился. Видимо, он все-таки ожидал чего-то подобного и лишь усмехнулся:

– Не вижу смысла. Не понимаю, о чем я могу с тобой говорить.

– Хотя бы о людях.

Юноша откинулся на спинку скамьи:

– Почему я должен о них говорить или думать? Разве кто-нибудь из них думал обо мне?

Вера Павловна огляделась и поняла:

– А ты знаешь, почему мы здесь? Где так спокойно и безмятежно.