Лариса Хващевская: Сублимация Веры Павловны

– Да, – уважительно отметил Егор Петрович, – библиотека у вас действительно чудесная. Долго собирали?

Вера Павловна вышла в коридор:

– По наследству передается.

– Мм… Люди обычно бриллианты по наследству передают. А у вас… Вы – вымирающий вид.

Замечание про вымирающий вид Вере Павловне явно не понравилось, особенно слово «вымирающий», все-таки опасения у нее оставались.

– Итак, что вы, Вера Павловна, от меня хотите?

– Я?! – Вера Павловна даже задохнулась от возмущения. На кухне подозрительно загремели чашки и хлопнула дверца холодильника. Вера Павловна опять похолодела:

– Вы что же не один пришли?

– «Один, один, я всегда один», – хорошо поставленным голосом процитировал Егор Петрович и сделал приглашающий жест в сторону кухни.

– Ничего, что я распорядился?

Стараясь не перейти на бег, Вера Павловна рванулась на кухню. На столе стояли чашки с чаем, в вазочке поблескивало клубничное варенье. А на тарелке лежали аккуратные бутерброды. Кроме кота, который сидел на табурете, аккуратно подобрав лапки, на кухне никого не было. Вид у него был презрительный, впрочем, как и всегда, когда он бывал на кухне.

Они церемонно сели за стол. Справа спиной к окну Егор Петрович, напротив – Вера Павловна. Матвей остался сбоку и спрыгивать не собирался. Все это могло бы походить на семейное чаепитие, если бы не походило на сумасшедшее чаепитие Алисы с мартовским зайцем.

– Видите ли, Вера Павловна, вы вчера на уроке, изучая роман «Преступление и наказание», – Вера Павловна удивленно приподняла бровь, а Егор Петрович продолжил. – Сказали вещь не то, чтобы крамольную, но опасную.

Вера Павловна молчала, ковыряя ложечкой в варенье.

– Вы ведь обсуждали с детьми теорию Раскольникова?

– Уже нельзя обсуждать?

– Можно, помилуйте. Но среди всего прочего вы высказались насчет того, что хотели бы изменить ход событий. И остановить героя. Не ради старухи-процентщицы, а ради него самого.

– Какое это имеет отношение? – начала было Вера Павловна.

– Минуту терпения. И я знаю, что у вас появилась мм… скажем… мысль переписать что ли.

Вера Павловна вспыхнула. Егор Петрович невозмутимо продолжал пить чай. Матвей, не мигая, смотрел на нее круглыми, чуть раскосыми глазами (признак породы ацекет). В них сквозило изумление. Еще никогда на кухне не ели без него.

– Не может быть, – не успела сформулировать до конца Вера Павловна.

– Как раз может, – пояснил Егор Петрович, – вы сами после соответствующей тренировки сможете читать мысли. Хотя некоторые мысли вообще не стоят чтения. Так о чем я? Да. И даже подумывали, прости, Федор Михалыч, переписать роман.

– Не в этом дело. Просто, – Вера Павловна ощутила себя школьницей на экзамене. – Я подумала, что это слишком мрачно: добиваться счастья таким страданием. Если бы рядом с Раскольниковым оказался кто-то, способный переубедить, понять его. Тогда не надо было бы кровь проливать.

– Угу. Ну, я даже не говорю сейчас о ваших законах. Об авторском праве, например…

– Я ведь для себя!

– Поэтому и не говорю. Но в нашем мире тоже существуют правила. Кто такие литературные герои, по-вашему? Пластилиновые куклы, вылепленные авторами?

Вера Павловна машинально подлила чай в чашку Егора Петровича и пододвинула варенье. Ситуация настолько вышла за рамки разумного, что спасти могли только какие-то совершенно обыденные вещи.

– Это скорее, у плохих авторов так, – заметила она, поправляя салфетки на столе.

– Именно! – поднял палец Егор Петрович. – Стругацкие, например, продумывали досконально сюжет, героев. А по ходу действия понимали вдруг, что таким образом герой поступать не может. Ну, не такой у него характер.

– И?

– И они переделывали сюжет, чтобы сохранить достоверность характера, – торжественно заключил Егор Петрович.

Кот молчал, но явно гипнотизировал аппетитный ломтик сыра. Вера Павловна положила сыр на край стола. Матвей подцепил его когтем и отправил в розовую пасть. После чего, не обращая ни на кого внимания, наслюнявил лапу и, далеко забирая за ухом, стал умываться.

– То, что вы хотите сделать, – продолжал Егор Петрович, – может нарушить равновесие.

– Да подождите. Вон их сколько! Тех, кто переснимает. Переписывает. Ремейки. Ремиксы. И ничего не нарушается. Даже закон.

– Ваш случай особый. Известно, что вы можете сделать это слишком хорошо.

Вера Павловна порозовела от смущения.

– А вы что-нибудь мое читали? Я же не печатала.