Лариса Хващевская: Сублимация Веры Павловны

– Что вы здесь делаете? – почему-то шепотом спросила Вера Павловна, поняв, что до ближайшей лампы на письменном столе ей не дотянуться.

– Я жду, когда вы проснетесь.

– Давно? – ничего глупее этого вопроса Вера Павловна не задавала, но это почему-то было интересно.

– Ну, – Егор Петрович достал из нагрудного кармана часы на явно золотой, почему-то блеснувшей в полумраке цепочке, – минуты две. Да вы не тревожьтесь, Вера Павловна. Я совершенно не представляю для вас угрозы, а вот вы…

Егор Петрович убрал трубку в другой нагрудный карман пиджака, скрестил руки и грустно вздохнул. «Ну, да… «А иностранец безопасен», – мелькнуло у Веры Павловны.

– Что вам от меня нужно?

– Вопрос сформулирован неверно. Раз я здесь, скорее всего вам, уважаемая Вера Павловна, что-то нужно от меня.

– Слушайте, – Вера Павловна на самом деле почему-то перестала бояться. Может, от того, что Матвей, совершенно разомлев, перебрался на колени к незваному гостю и, кажется, собирался устроиться там всерьез и надолго. Учитывая, что кот этот не отличался храбростью и на каждый неожиданный шорох испуганно таращился в пустоту, можно было незнакомца действительно не опасаться.

– Он линяет, – машинально предупредила Вера Павловна.

Кот надменно и демонстративно лизнул пару раз переднюю лапу и закрыл глаза.

– Слушайте, – снова сказала Вера Павловна, – только честно: я сошла с ума? Как сходят с ума учителя географии, я знаю. У нас во дворе жила старая учительница географии: она летом гуляла в теплом пальто, а зимой в легком халате. Перепутала сезоны. А у учителей литературы это вот так происходит?

– Какая-то фантазия у вас небогатая, – хмыкнул Егор Петрович. Чем-то напоминал он ей известного режиссера Виктюка (театральностью манеры общения что ли?).

– Чуть что мало-мальски выходящее за рамки обыденности, так сразу и сошла с ума!

– У меня работа вредная, – буркнула Вера Павловна, нашаривая тапочки. Она покосилась на кота и на секунду похолодела, ей показалось, что Матвей совершенно по-человечески ухмыльнулся. – И что же в таком случае мне от вас надо?

– Может по чашке чая? Утро все-таки.

– Подождите, – возмутилась Вера Павловна, – мало того, что вы непонятным образом попали ко мне в квартиру («Значит, вы вошли, переставили мебель. И ширму нашу фамильную умыкнули», – зазвучал в голове Веры Павловны голос Лукашина из разошедшегося на цитаты фильма). Ничего мне не объясняете, так еще и чаю?

– Да, – констатировал Егор Петрович, – вредная у вас не только работа. А мне, думаете, больше делать нечего, как в такое раннее утро сидеть у вас в кресле и ждать вашего пробуждения!

Кот на коленях Егора Петровича открыл глаза, обиженно посмотрел на хозяйку (не любил он разговоров о линьке) и, чтобы усилить эффект, отвернулся.

– Как вас там? Егор Петрович? Кто вы такой в конце концов? Хватит меня мистифицировать.

– И не думал даже. Книжный. Я же представился.

Вера Павловна развела руками:

– Мне это что-то должно говорить?

– Ну, вспомните ваш любимый, кстати, совершенно далекий от оригинала гениев Стругацких, фильм «Чародеи». Помните, товарищ Брыль в поезде объясняет Ивану, что есть домовые, а он – вагонный. Ну?

– Ага. А вы – книжный?

– Так точно.

– В книгах живете? – с естественным в данной ситуации сарказмом уточнила Вера Павловна.

– Почти. Скажем, – Егор Петрович сделал замысловатый жест рукой, – в мире литературы. Страж, так сказать, традиций, правил. И вы, к сожалению, представляете для нас угрозу.

– И… вам приказано меня уничтожить? – снова испугалась Вера Павловна, осознающая тем не менее абсурдность происходящего.

– Азазелло было легче объясняться с Маргаритой Николаевной, чем мне с вами. Что вы – литературный персонаж? Перепишу я вас что ли? – Егор Петрович, кажется, даже обиделся.

– Могу я все-таки сменить пижаму на что-нибудь более подходящее?

– А это, конечно. Я тут пока полюбопытствую.

Егор Петрович вместе с мягко спрыгнувшим на пол котом вышли в коридор, вся стена которого от пола до потолка была заставлена книгами.

Вера Павловна не знала, как вести себя, когда сошел с ума. Ну, на работу-то точно идти не придется, поэтому, подумав, она решила не соблюдать дресс-код и влезла в свои любимые джинсы (преданные анафеме в школе: «сегодня носит „Адидас“, а завтра родину продаст») и белую рубашку. На всякий случай, вдруг увозить будут прямо сейчас, надела мокасины. Провела щеткой по волнистым рыжим волосам. Подумала еще и решила не краситься.