Александр Балашов: Прекрасное далёко

– Так вот, не мешок, а курсант Ветров, вы составили рапорт о причине вашего отсутствия на предудущих занятиях по военной подготовке?

– Устный, товарищ полковник!

– Ну? – вздёрнул мохнатую и совершенно седую бровь Мясоедов. – Давай хотя бы устный.

– Отсутствовал на занятиях из-за хронической болезни, которой меня наградили родители, – механически отчеканил я. Виталик, стоявший справа от меня, неприлично гоготнул.

– Да ну! – с интересом спросил Мясоедов. – Какая же это болезнь?

– Хронический тонзиллит, товарищ полковник! – хрипло ответил я. – Ангина проклятая зимой мучает.

Бровь Мясоедова заняла своё привычное положение.

– Справку! – коротко бросил он и протянул за ней руку.

– Разрешите доложить, – начал было я, но полковник прервал меня. – Курсант Ветров, – усталым голосом начал он так надоевшую нам песню, – вы не только будущий инженер, но и командир советской армии. И то важно, и это не менее. Где справка о болезни, которой тебя, как ты докладаешь, наградили твои родители. Лучше бы они тебя наградили усердием, умом и сообразительностью…

– К врачу, товарищ полковник, не обращался. Лечился, так сказать, народными средствами.

– Это как? – опять полковничья бровь поплыла ко лбу.

– Малиновым вареньем. И мёдом.

– А я полагаю, чем-то покрепче лечился, – крякнул Мясоедов. – Вырезать гланды надо. Мне вот их в госпитале вырезали к чёртовой матери – и, как видишь, ничего. Живу без гландов этих. Это не больно. Для настоящего мужчины, конечно. Встань в строй!

Я повернулся через левое плечо, всё ещё не веря в столь лёгкое и счастливое избавление от наказания за три прогула. Мясоедов явно был в духе.

– Раньше перцовкой хорошо ангину лечили, – вздохнул он и открыл журнал. – Садитесь, братцы.

Занятия начались.

После «войны» вся группа факультета ПГС врезалась в хвост длинной очереди в гудящей, как потревоженный пчелиный улей, студенческой столовой. «Комплексный обед» тогда считался верхом неназойливого общепитовского сервиса.

– Этот обед за полтинник гарантирует все комплексы – от гениальности до неполноценности, – сказал Виталик, разглядывая коротенькое меню. – Винегрет, суп гороховый, котлеты, компот. Лишний вес вам, господа, не грозит.

– А мне бы он не помешал, наверное, – самокритично сказал я. – Я, старички, готовясь к экзамену, стихи сочинил.

– Муза никак из сто пятой комнаты посетила? – съязвил Батищев.

– Муза посетила, – уклончиво ответил я. – Но не из сто пятой.

– Ладно, не томи голодную душу, – ответил Виталий. – Попросим автора, друзья! Таланту нужны поклонники.

Я откашлялся и прочёл:

– Да-а, – протянул Виталик. – Не знаю, как там в литературном плане, но актуально же, господа! Ак-ту-аль-но!

И фамильярно похлопав меня по плечу, гаркнул так выразительно, что на меня обернулась вся очередь:

– Ай да Сашка, ай да сукин сын!

После обеда я отправляюсь на вахту, где у телефона сидит бессменная тётя Маша и вяжет свой бесконечный шерстяной носок.

– Здравствуйте, тётя Маша! – улыбаясь, говорю я.

– Здравствуй, баламут, – глядя из-под очков, отвечает бдительная «тётя Маша», вахтёрша нашего студенческого общежития. Она всех нас звала «баламутами», и нам казалось, что все мы для неё на одно лицо. Но так нам только казалось. «Лиц, не проживающих в общежитии» верный страж казённого дома сурово и решительно задерживала в вестибюле с с сакраментальным вопросом: «Куда-а?».

– Тётя Маша, – говорю я, глядя на мелькающие в моих глазах стальные спицы, – наверное, ваши внуки не в рубашках, а в ваших носках рождаются. Можно позвонить?

– Звони, баламут!

Я поднимаю трубку и, волнуясь, словно на экзамене у Семёнова, набираю её домашний номер.

– Это столовая? – спрашиваю я не своим голосом. Это моя уловка. Если брала трубку её строгая мама и говорила: «Это не столовая! Это – квартира! Боже, какой идиот всё время путает номер!» – я извинялся и вешал трубку. Если к аппарату подходила она, то на другом конце провода поддерживали мою игру и в ответ слышалось:

– Вы угадали. Слушаю вас внимательно.

– Значит, это столовая, – повторял я фразу с грузинским акцентом, которому научился у моего сокурсника Додо Пуринашвили. – Куда сгружать мараканские апельсины?

…На этот раз в трубке – долгое молчание.

– Это столовая? – повторяю я, подстраиваясь под интонации Пуринашвили. – Куда грузить апельсины бочками? Продукт скоропортящийся. Не примете, на базаре с руками оторвут, сами понимаете…