Петр Немировский - Возвращение колдуна

Кстати… возле коровьих лепешек часто растут белые грузди. Когда-то всей семьей ходили за грибами в лес, за городом. Ох, и груздей же там было! Набирали полный багажник «ВАЗа»! Мама их засаливала, а потом подавала к столу соленые грузди и под хреном, и в теплом яблочном соусе…

Иван захлопнул фолиант. Решительно поднялся и широкими шагами направился в кухню. Там стоял огромный трехкамерный холодильник, высотой едва ли не до потолка.

Раскрыв дверцу, устремил взгляд на полки, уставленные различными банками, чугунками, кастрюлями, соусами, сырами; из судка торчала голова копченого осетра.

Иван потянул носом, принюхался. Вдруг тонкая грусть отразилась на его лице.

– Полный холодильник еды, а есть все-таки нечего. Н-да…

…

Он снова сидел в кресле-качалке, перед камином. Смотрел, как прогорают, оседая, головешки.

Да, он тогда не закончил свой роман. И Гоголь покинул его. Убежал куда-то, улетел. В Италию, в Рим…

Что за фантастическая, страшная жизнь ожидала Гоголя после того, как он покинул Италию и вернулся обратно в Россию! Что происходило в его душе? Почему он ото всех скрывался, сжигал свои «Мертвые души»? Вечно в нужде, с мучительной мечтой о великой поэме, зачем ходил по монастырям, постился, довел себя до полного душевного и физического истощения? Жуткая судьба писателя!..

В последние дни его жизни недоумки-врачи, пытаясь спасти Гоголя, заворачивали его в мокрые холодные простыни, облепливали все его лицо, шею и грудь пиявками, клали ему на голову лед, пускали ему кровь, делали клизмы. Гоголь умолял оставить его в покое…

Бам-ц! Что-то грюкнуло – это упала кочерга, прислоненная к стене.

Иван вздрогнул, весь съежился, словно от холода. Литература… Страдания… Муки неизвестно во имя чего… Вся его жизнь, которую он с таким трудом выстраивал много лет, овладев специальностью психиатра в Америке, покой и комфорт, размеренная, тихая жизнь – все это полетит вверх тормашками. Себя-то Иван хорошо знает – не сможет делать кое-как. Если возьмет перо в руки, то…

У него – свой собственный дом в Нью-Йорке. Дача в горах. В гараже стоит его новый «Лексус». В психбольнице, в принципе, все тихо-спокойно.

Его длинные костлявые пальцы сжали подлокотники кресла так крепко, что худые руки задрожали. «Нет! Не надо мне этого! Пусть все останется так, как есть!» Он бросил дикий взгляд на лежащий на столе манускрипт. «Сжечь его! Сжечь к черту! Зачем он мне? Зачем храню его уже десять лет? Чего жду, какого чуда? Зачем этот тлеющий уголек на дне души моей?»

Он поднялся. Потянулся к рукописи, как вдруг… Черная тень ворвалась через окно в комнату и вихрем пронеслась мимо Ивана, горячим ветром обдав его лицо. Край черного плаща взметнулся перед его глазами.

– Ага! Это ты?! – вскрикнул Иван и ринулся вдогонку за гостем.

Они оба выбежали во двор. Иван видел, как на ветру, подобно парусу на воздушных волнах, вздувается черный плащ. От колдуна вдруг блеснуло золотом! И от этого сверкания на мгновение ослеп Иван.

– Стой! – закричал Иван, потрясая в воздухе кулаками.

Он перебежал дорогу и проник в лес. Но еще несколько раз мелькнула между стволов таинственная накидка, еще раз-другой задрожали кусты волчьих ягод. Потом что-то вдали загрохотало и зашумело, кто-то застонал, будто рухнуло прогнившее дерево, придавив своим толстым стволом кого-то… И скрылся из глаз Ивана черный плащ.

– Да, Иван Борисович, скажите, в какой еще литературе, кроме русской, уделялось столь большое внимание психически больным и сумасшедшим домам? Я бы могла это понять, если бы Россия была передовой страной в области психиатрии, но ведь этого никогда не было, физиолога Павлова в расчет брать не будем. Вы только взгляните, что происходит: кто из русских писателей не воздавал должное нашему брату-психиатру и нашим пациентам? У Пушкина бедный друг Евгений в «Медном всаднике» – теряет рассудок. У Достоевского князь Мышкин – появляется в романе сразу после лечения своего идиотизма, а в конце – опять попадает на лечение. У Чехова – знаменитая «Палата номер шесть». Кстати, в той нашей Шестой палате кровать так и не починили до сих пор, форменное безобразие… На чем я закончила? Ах, да. Ваш любимый Гоголь сочиняет «Записки сумасшедшего». Булгаков своего Мастера тоже помещает в сумасшедший дом. И современные писатели – следом за старой гвардией: Венедикт Ерофеев пишет «Вальпургиеву ночь», где пациенты в психбольнице отравляются медицинским спиртом…