Петр Немировский: Возвращение колдуна

А твой жуткий рассказ о том, как перезахоранивали Николая Васильевича, когда его прах в 1931 году переносили из Даниловского монастыря на Новодевичье кладбище: «Открыли гроб, а там… Аж очам тэмно стало… У гробу череп – сверкает, как золотом, но повернутый набок. Будто бы хотив чоловик повернуться на другой бок, а не смог, – земля давила тяжко, да и камень сверху на его могиле стоял дуже тяжелый, пудов на двести! А вся одежда на нем була цела – и зеленый камзол, и башмаки, и даже черная бабочка на шее. И понесли его в гробу с одного кладбища на другое, через всю Москву. Но несли его недобрии люди – комсомольцы и поганые писатели, и по дороге потихоньку из того гроба все покрали – и камзол, и башмаки, и бабочку, и так – голого – его закопали на Новодевичьем. Хотели все покраденное потом продать на аукционе. Но не получилось у чертовых детей – стал наш Никола Васильовыч до них по ночам приходить. Душил их у кроватях и дико хохотал, требовал все ему вернуть. Испугались поганцы, пришли ночью на кладбище с теми покраденными вещами, чтобы вернуть их. Раскопали могилу, открыли гроб, а там… Аж в очах у них тэмно стало – нет там никого! Сбежал наш Никола! Пустой гроб! Только череп один остался!» – «А где же он сейчас, мама? Куда сбежал?» – «О, сынку, то есть страшная тайна! То знать пока не можна никому, пока не прийшов час. Вот как наступит время, когда затрубят ангелы в трубы, когда побегут кони и польется кровь на реки, тогда мы и узнаем, где он был, наш Гоголь, где летал, в каких лесах и полях…»

Мерно раскачивалось кресло. А Иван, подкручивая свой несуществующий ус, перечитывал страницы, когда-то исписанные его красивым, каллиграфическим почерком. Ровные, высокие буквы, с незначительным наклоном вправо, в такой манере писались на латыни средневековые манускрипты.

Прочитав эту историю о перезахоронении Гоголя в изложении мамы, Иван усмехнулся. Надо же, какие веселые, забавные страницы писал он когда-то!

Перевернул еще несколько листов. Широкие поля сплошь были испещрены различными рисунками – русалок, бородатых монахов, птиц, ведьм.

Да, сколько высоких минут пронеслось, озарив тогда его жизнь неземным светом! Как трепетало сердце художника, когда он вместе с Николаем Васильевичем окончил Нежинскую гимназию и подался в Петербург, якобы искать полезную работу в государственной конторе, а на самом деле – заниматься творчеством.

Иван перелистывал страницы, но по мере приближения к концу веселых рисунков на полях становилось все меньше, почерк был уже не столь стройным, буквы шатались, шли вкривь и вкось. Жирные перечеркивания предложений, целых абзацев, целых страниц! Некоторые листы были порваны кончиком ручки, смяты от чрезмерного нажима. А на последних страницах – практически одни только зачеркивания.

Тяжелая туча надвинулась на лицо Ивана, когда перед его взором предстали эти смятые, в перечеркиваниях, страницы. Зловещие блики, отбрасываемые от камина, забегали на его помрачневшем, в несколько минут осунувшемся лице.

Он живо припомнил невыносимые страдания, испытанные им в те далекие дни. Вспышки гнева и ярости, убийственную жалость к себе – все, что разрывало его сердце, когда в романе не удавался образ, не выстраивалась композиция, ускользала идея. Он тогда очень мало спал, почти ничего не ел. Когда приезжал из Москвы в Васильковск, на недельку, чтобы отдохнуть, мама, увидев его исхудавшее, изможденное, как у старика, лицо, хваталась за голову: «Ой, лышенько!», садилась в их «ВАЗ» и неслась на базар покупать молочного поросенка…

А критики? В то время уже вышли две его книжки – сборники повестей и драм. Сколько он выслушал насмешек, ядовитых комментариев. Началось с литредакторов в издательствах, которые перекраивали по своему безвкусию его самые вдохновенные строки! В «Литературном обозрении» писали: «Иван Селезень – очень яркий представитель этой, так называемой, новой волны: автор безграмотен, безвкусен, бездарен».

А как исковеркали его драму в молодежном театре! Когда Иван пришел на премьеру, то через десять минут, накрыв свою голову пиджаком, выскользнул из зала, чтобы никто его не узнал…

И – ни копейки денег за это, ни гроша! Издание книг – оплатил своими деньгами, постановка пьесы – тоже за свои. Постоянно звонил из Москвы в Васильковск родителям, писал по электронке, просил их выслать еще тысячу долларов, еще тысячу рублей…

Не выдержал всего этого Иван. Выпустил перо из рук. Все, сдаюсь. Быстро женился на приличной еврейской девушке и уехал с ней в Штаты. Пусть другие марают бумагу и обгрызают перья! Щелкоперов в России хватает и без него. Пусть шлепают себе романы, как коровы лепешки…