Петр Немировский - Возвращение колдуна

Медсестра Сандра не обманула: пицца в Риме действительно куда лучше нью-йоркской, и сравнивать нечего. Тоненькая, хорошо запеченная, но не сожженная, без черных пригорелостей снизу. Похрустывает на зубах. Хороши также итальянские свиные сосиски. Конечно, спагетти! Важно не переусердствовать с соусом. И хорошо бы их присыпать сверху мелко натертым пармезаном.

Римские публичные дома не представляют собой ничего особенного. К тому же там почти нет итальянок – большинство славянок из Чехии, России и Сербии. Все – очень жадные и хитрые, просят больших денег, но с таким видом, будто согласны почти бесплатно.

Кофе – изумительный, тоже не сравнить с нью-йоркским. Водка итальянская – обычная, «Grey Goose» мне нравится больше. Погода все дни стоит великолепная. В общем, дорогой друг, кусай свои локти, что не поехал со мной. Сегодня вечером вышлю тебе по электронке фотоснимки, где я возле Святого Петра, у Колизея и на кровати в обнимку с одной красоткой – ничего не подумай, это горничная в гостинице, где я остановился, убирает по утрам мой номер…

Такую речь, а еще точнее – аудио-письмо – несуществующему другу мысленно составлял Иван, прогуливаясь по улицам Рима. За десять дней он успел все, что планировал: взял несколько прогулочных обзорных туров по Риму, на два дня съездил с группой в Венецию. Завтра его ждал отъезд обратно, в Нью-Йорк, и он решил в последний день погулять по Риму, уже безо всякого определенного маршрута. В преддверии скорого расставания печаль закрадывалась в его сердце. Кто был в Италии, тот скажи «прости» другим пределам. Кто был на небе, тот не захочет на землю…

Он вошел в один бар. Примостившись у окошка, заказал себе капуччино. Вдруг в окне… нет, не прелестная девушка и даже не сицилийский бандит с пистолетом, – нет!

Большая мемориальная доска висела на стене шестиэтажного дома напротив, между вторым и первым этажами. Барельефный профиль мужчины на этой доске показался Ивану знакомым: длинноватый нос, прямые волосы, покрывающие уши. Некая сутуловатость, худощавость опущенных плеч. Неужели?..

Расплатившись, Иван быстро покинул кафе, оставив почти полчашки недопитого капуччино. «Справа – бар «Sistina», дорога направо ведет к станции метро «Barberini». Так-так». Иван стоял, оглядываясь по сторонам, желая запомнить это место. Неожиданно чья-то тень выскользнула из приоткрытой наружной двери дома. Нет, почудилось.

«Так, еще раз. От станции метро «Barberini» я шел по какой-то узкой улице. Затем повернул налево. Да чья же это тень бегает вокруг? Кто это в черном плаще носится передо мной? Чьи это пряди взметаются?!» Иван зажмуривал глаза и открывал их снова.

– Николай Гоголь. Жил в этом доме в тысяча восемьсот тридцать восьмом тире сорок втором году, – затараторил кто-то на русском, читая надпись на мраморной доске.

Эта была русская женщина, по всей видимости, экскурсовод, привела сюда небольшую группу русских туристов.

– Всем известна любовь нашего русского писателя к Риму, – продолжала экскурсовод. – Здесь он писал первую часть «Мертвых душ». Здесь, в прекрасном далеке, он творил будущую славу всей русской литературы… А теперь, господа, давайте свернем с этой улицы и направимся к баням одного из римских императо… – и группа ушла.

А Иван все стоял, пребывая в странном, едва ли не полуобморочном состоянии. Наконец, очнувшись, он осторожно пощупал свой нос – длинноватый, с небольшой горбинкой. Так же, осторожно, провел ладонью по своим еще не потерявшим густоты русым волосам. Передернул худыми плечами.

«Да, он! Я ведь знал, знал, что встречу его в Риме. Это судьба!» Его голова снова закружилась. Он сел на корточки и, чтобы не упасть, упер руку в булыжник:

– Страшная месть. Колдун. Ведьма… Дайте мне лестницу!.. Дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней!..

– Что, мистер Селезень, полетали над Вечным городом? С возвращением, – поприветствовала его доктор Фролова, работавшая с Иваном в одном отделении больницы.

Доктор Фролова – из потомков русских эмигрантов, в третьем поколении. Ее предки бежали из России в Штаты после революции, во время красного террора. Она никогда не говорила коллегам, какого роду-племени, из какого сословия ее предки. Быть может, и не из дворян – от большевиков бежали ведь не одни только графы да бароны, но и челядь с ними, и мещане, и даже крестьяне. Но для себя Иван твердо решил, что Виктория Львовна – из потомственных дворян. Это косвенно подтверждали и ее аристократичная манера держаться, и ее кристально чистый, можно сказать, дистиллированный русский язык, какой ныне можно встретить только в русской классике.