Виктор Шлапак - Записки учителя

«Все виноваты», – заявил директор. Что он имел в виду?

– Дежурный преподаватель ушел в девять, – а должен был уйти в десять.

– Это случилось в одиннадцать, – отвечали ему.

От этой мысли делается неприятно, но эти мысли тоже есть, может быть, потому, что не причину будут искать, а виновных. Неужели Катерина? Протест? Но против чего? Пошли комиссии.

Попугали и ушли, все тихо, ничего не изменилось. Боль не проходит!

«А тем, кто ненавидит войну, надо бы прежде всего ненавидеть бесчисленные уродства человеческого общества».

/Э.Золя/.

«…Чтобы стать… /человеком/, надо уметь разобраться в тех ходячих фразах и всевозможных софизмах, которыми прикрывает каждый класс /человек/ свои эгоистические поползновения и свое настоящее нутро» /Ленин/.

Вот правда, истина. Но она печальна! Почему? Так должно быть, но не всегда так делается, как должно быть.

Вот эпиграфы. К чему? К правде, о правде? Может быть, это эпиграфы к сочинениям учеников, а может быть, это эпиграфы к моей десятилетней деятельности учителем, а может быть, они относятся ко всей жизни человека на земле?

Человек тот, кто живет как человек; а те, кто живет иначе, это уже не люди, даже если они внешне похожи на людей. Как же быть? Неужели эгоизм неизбежен? Эгоизм неизбежен, как и неизбежна борьба с ним.

Как жить: без него или с ним? Человек мыслит так, как живет, или живет так, как мыслит? Если он мыслит так, как живет, то кто же тогда становится человеком? И как им стать, как жить так, как мыслить?

Эпиграфы, очевидно, надо не только писать, употреблять, но и выполнять.

В училищах экзамены начинаются в марте-апреле. Я принимал экзамены впервые. Сочинение по русской литературе. Когда я собрал сочинения и начал проверять, то растерялся: много ошибок.

– Что же делать? Не меньше трех двоек, – сказал я завучу.

– Шутишь? Не знаешь? – спросил он, улыбаясь и оглядываясь.

– Нет!

– Исправь!

– Как?

– Сам.

– Где?

– В сочинении. Как маленький, ей богу. Секрет фирмы, – он смеялся. Он бывший директор, к нам перешел по переводу.

Когда я думал о нем, я всегда вспоминал урок, который я посетил по собственной инициативе, ради интереса. Ученики поговаривали, что он ест на уроках, спит…

Он очень толст, как я понял сейчас, физические недостатки постепенно заполняют разум, и разум становится похож на свое тело.

Я никогда не видел подобного урока.

Он не говорил, не объяснял, а кричал, при этом не сам, а по учебнику, история в его исполнении была только учебником, а не жизнью; как бы в опровержение этому ученики жили даже на его уроках: несмотря на боязнь, каждый занимался своим делом, впрочем, как и он сам. Он спрашивал, они, дрожа всем телом, вставали, молча, он говорил, что надо было им сказать, они повторяли, и он ставил четверки, пятерки, они садились, чтобы забыть, чтобы заниматься каждому своим делом…

Ведь история, которую он преподавал, не имела и не хотела иметь с «тупицами, невежами» ни малейшего дела.

Я слушаю, и вдруг мне становится страшно, я почувствовал себя учеником, мне показалось, что он меня сейчас спросит, а я ничего не понял и ничего не могу ответить и получу лишь «тупицу», в лучшем случае – «невежу», и ничего не смогу вразумительно произнести, как когда-то, когда я был сам учеником и слушал подобные уроки.

Оживал он только тогда, когда получал деньги.

Я однажды видел, как пробуждалось его полное, неподвижное тело, как быстро задвигались его пухлые пальцы, открылись шире его постоянно сонные глаза, когда он сгребал со стола сложенные кучкой деньги.

А теперь он мне раскрывает секрет фирмы, учит…

Какое сегодня число? Двадцать третье, но я вспоминаю о том, что было десять лет назад, о будущем думать не стоит, а может быть, я думаю о прошлом, чтобы… узнать о будущем. Да, человек обращается к прошлому, чтобы знать, как двигаться в будущее, но кто скажет, как жить сейчас?

Голова болит, иногда проходит совсем, но то чувство обесценивания всего: и книг, и людей, и природы – остается. Я помню о нем и недоумеваю: я вижу благодаря этому состоянию, может быть, так, как я мог видеть без него и эти два дня, и те десять лет. Неужели я десять лет жил в неведении и только сейчас открыл глаза на все-все.

Я вспоминаю прочитанное: и Островского, и Достоевского, и Толстого, и Золя – так было тогда, а ведь так есть и сейчас… я вспоминаю слова эпиграфа, и они вдруг взметаются в моем сознании, как флаг над несущимся куда-то человечеством, нет, над несущимся вперед человечеством…