Валерий Голев - Волчий лог

– Ты бы как… как все… в военкомат и на фронт или, как эти, в логу, в волчьей норе отсиделся бы? Я бы… в военкомат, – не дожидаясь ответа, рассуждал Ванька. – Попросился бы в танкисты, в танке не так страшно.

В кустах, завидя поживу, застрекотали сороки и теперь, гоняясь друг за другом, определяли между собой очередь пожирания цыплячьих кишок. Над берегом реки, заросшим старыми, кривыми оскарями и густым лозняком, медленно кружил, ловя восходящие потоки воздуха, чёрный ворон, и оттуда, из бескрайней синевы, из-под белых облаков, раздавалось его громкое, басовито-гортанное «кру». Чёрные бусинки зорких врановых глаз сразу разглядели причину сорочьего гама, но ворон даже и не снизился, маленький жалкий комок желто-зелёных цыплячьих кишок и ни одной капли крови – не та добыча, ради которой стоило спускаться с таких высот. Он ещё раз издал своё двойное «кру, кру» и полетел в чернеющие пашней поля, в бескрайнюю жёлтую степь, искать большую кровь и большую поживу.

В этот момент поплавок покачнулся и резко скрылся под водой. Ванька подсёк и стал выуживать рыбину. По согнутой удочке и звенящей лесе было понятно – рыбина немаленькая. Володька подскочил к Ваньке и стал хватать за удильник.

– Отвали, не мешай! – заорал Ванька. Володька схватился за голову руками, присел на корточки и только шептал, покачиваясь:

– Слабину не давай, слабину не давай.

Рыба долго сопротивлялась, и Ванька не сразу выволок её на прибрежный песок. Это был окунь, тёмно-зелёный, с чёрными полосками, настоящий горбач, фунта на два, а может, и два с половиной. Володька схватил шершавого окуня двумя руками и поднял кверху.

– Ух ты, ух ты… – орал он. – Давай, давай, забрасывай ещё. – Ванька насадил свежий кусок кишки и забросил снова. Володька в этот момент взял толстую палку и два раза ударил окуня по хребту, в место, которое сразу за головой. – Во растрещались проклятущие, – ругнулся он на сорок. Окунь затих, и он, сорвав лист лопуха, обвернул его им. – Я бы тоже пошёл в военкомат, – начал прерванный разговор Володька. – Но ведь убьют же, и в танке убьют. Вон у Саньки-Синяка отца убили.

– Брешешь, – не поверил Ванька.

– Сам брешешь, надысь 8 8 Надысь – на днях. похоронку получили, ребята в школе гутарили. Не слыхал что ли? А он в танке воевал.

– Всё равно в логу прятаться не стал бы. В вонючую нору не полезу, – сев на песок, задумчиво ответил Ванька. Поплавок опять покачнулся и пошёл в сторону. Ванька подсёк и стал выводить. В этот раз клюнул подлещик.

– Во… прёт сегодня, – довольный, проговорил Володька.

– Чё каркаешь, сплюнь, – осёк его Ванька. – Поди, глянь, как там супчик?

– Да готов, вон мясо от костей отстало ужо, – склонившись над чугунком, ответил Володька.

– Давай есть, а то кишки от голода уже слиплись. – Ванька воткнул удочку в песок и подсел к костру. Вынули дымящегося, белого, аппетитно пахнущего цыплёнка и, обжигаясь, разорвали его на две половинки. Съев цыплёнка, они выхлебали весь бульон одной деревянной ложкой, глухо стуча ей о край чугуна. Остатки выпили через край. Перекусив, рыбалили до темноты. Пойманную рыбу разделили поровну. Каждый свою долю решил отнести домой.

Через деревню шли уже потемну.

– Зайдём к дяде Макару, трактористу, чего он нам скажет, – предложил Ванька.

– Зайдём, – согласился Володька. – Только давай вдвоём каждый день работать, будем лучше подменять друг дружку, а то тяжело весь день одному.

– Ладно, – согласился Ванька.

– А что заработаем, потом пополам.

– Договорились, – Ванька кивнул головой.

Дом Кузьмича находился у речки Раковая Ряса, недалеко от колхозной базы.

– Во, глянь… – толкнул в бок Ванька Володьку. По дороге, со стороны деревни Мелеховое, вброд через речку проезжала телега председателя. На середине реки жеребец остановился, ему было здесь по колено, он, фыркая, понюхал воду и, смешно топорща верхнюю губу, медленно цедя воду сквозь зубы, стал пить, позвякивая удилами. Зыбь заиграла на речной глади от тонких струй, стекающих с мокрых бархатистых губ, поднятой головы жеребца. Телега выехала на песок, ребята хотели подойти к ней, но жеребец, скося назад глаза, страшно сверкнул белками, не поворачивая головы, заржал и прибавил ходу. Председатель лежал на телеге пьяный в дым и что-то бурчал себе под нос. В первые дни войны он получил ранение обеих рук, перебило пулемётной очередью. Пока по жаре добирался до госпиталя, началась газовая гангрена – антонов огонь, руки пришлось ампутировать, его и… комиссовали. Здесь, в колхозе, сразу выбрали председателем, больше некого, в деревне с начала войны остались только старики да бабы. Когда трезвый он мотался по колхозу – руководил, чем мог, помогал односельчанам. В деревне теперь часто можно было наблюдать такую невесёлую картину. Хозяйка сама стояла за плугом, держась за чапыги, председатель шёл впереди, ведя коня за уздечку, зажав её во рту зубами, пустые рукава телогрейки безжизненно болтались на ветру. За помощь – кому сена привезти, кому дров, кому огород вспахать, картошку окучить – деревенские бабы угощали его самогонкой, водкой, денег он с них не брал.