Михаил Малышев - Медлительная река. рассказы

© Михаил Юрьевич Малышев, 2016

ISBN 978-5-4483-1763-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– Ни хрена себе, – внезапно проснувшись, со всхлипом выдохнул Рыбников. Он сидел на кровати в холодном поту, сердце его стучало безумным набатом.

«Приснится же такое», – успокоившись, подумал он. Спустив ноги, нащупал тапки, нехотя поднялся. Кровать проводила его натужным скрипом. Одно время или, как любил говаривать Рыбников, «ещё в той жизни», до армии, ему довелось поработать плотником. Где-то в нём глубокой занозой ещё сидели навыки плотницкого ремесла, а полузабытые запахи свежих опилок и вьющейся из рубанка стружки аукались в памяти воспоминаниями. Правда, мебель он никогда не мастерил, но починить расшатанную кровать ему и сегодня, наверное, не составило бы труда. Но, как обычно, руки не доходили…

Потянувшись, Рыбников укутал свою худую жилистую фигуру в махровый халат с истёртыми на локтях до полупрозрачности рукавами и, пробив плечом занавеску из длинных, свисавших до пола капроновых шнуров, на которых гулко колыхнулись короткие трубочки из бамбука, нанизанные вперемежку с керамическими шариками, поплёлся на кухню. Можно было бы, конечно, покурить и в постели, Рыбников жил один, но тогда на остаток ночи пришлось бы открыть форточку, а за окном – не май месяц. Конец декабря, как-никак…

На кухне он прикрыл дверь, щёлкнув зажигалкой, прикурил, глубоко затянулся. Затем, поднявшись на цыпочки, выпустил тонкую струйку дыма в чугунный барельеф оленя на вентиляционной решётке. Не повезло. Дым ударился в мощный олений торс, отлетел в сторону и, зависая сизыми горизонтальными пластами, распределился под потолком. Рыбников вздохнул и потянул на себя шпингалет форточки, покрытый густым слоем белой масляной краски. В лицо ударил обжигающий свежий воздух, разгоняя табачный дым и остатки сна. Из морозной темноты улицы полетели и заискрились, кружась в освещённом пространстве кухни, снежинки.

– Ладно, – решил Рыбников. – Всё равно скоро вставать.

Он зажёг газ, поставил на плиту чайник с кляксой отбитой эмали. Вынул из пузатого, старого, но всё ещё отлично морозившего холодильника ЗИЛ, напоминавшего однорукого бандита, затвердевший кирпичик масла. Подумав, прибавил к маслу колбасу сомнительной свежести. Скрипнул дверцей навесного шкафчика, достал французский батон, банку «Нескафе», недавно купленную по случаю чашку, на лазурных стенках которой ядовитым пятном желтела карта неизвестного острова. И задумался.

Уже которую ночь подряд его мучил один и тот же сон. Внезапно, без видимых на то причин, на горизонте появлялась огромная, как гора, волна. Она ширилась, росла и, набегая, обрушивалась на Рыбникова. Он не понимал природу этой волны, но интуитивно чувствовал, что она таит в себе что-то страшное. Каждый раз, когда волна приближалась, Рыбникова захлёстывал какой-то почти животный ужас, он кричал и просыпался. Так было и этой ночью. Только добавилось ещё кое-что. На гребне волны появился чёрный внедорожник. И дальше волна неслась прямо на Рыбникова с чёрным силуэтом машины на гребне, поигрывая включёнными фарами. Букет… Возникало потом в мозгу в пограничном состоянии между явью и сном. Нет, это не был чей-то голос. Слово складывалось само по себе, как мозаика из разноцветных стёклышек в детском калейдоскопе, и тут же рассыпалось на маленькие осколки. Что за ерунда? Волна, внедорожник, букет… Какая между всем этим связь? И при чём тут он, Рыбников?

Всё утро, пока он собирался на работу, трясся в полупустом, промёрзшем и раннем троллейбусе до Дома печати и, с отсутствующим взглядом, сидел на редакционной планёрке, он продолжал размышлять о непонятных сновидениях, по-прежнему тщетно пытаясь разгадать первопричину их появления.

– Как это не понимаешь? – выслушав Рыбникова, притворно изумилась Татьяна Олеговна, сотрудник отдела писем, когда после планёрки они вместе с Рыбниковым вышли покурить к лифту. При этом её губы в гранатово-алой помаде слегка дрогнули, стремясь разойтись в улыбке, а на щеках едва заметно обозначились миловидные ямочки. Как часто бывает с эффектными женщинами средних лет и притягательных форм, она уже не могла общаться со свободным мужчиной иначе, чем в иронично-завлекательном ключе.