Дарья Куприянова - У каждого своя пицца. История одного проданного паспорта

– А плитка-то на жвачке держится, – доверительно прошептал мне на ухо Миша.

Я замер, переваривая информацию. А почему бы и нет.

Кажется, у меня начинало получаться принимать друзей Амар такими, какие они есть. Или я просто слишком устал, чтобы реагировать на все эти невозможные вещи.

Штефан снова занялся своей потасканной советской гитарой. Светлое дерево было покрыто наклейками с портретами молодых актрис и парой вытравленных черных контуром сомнительных мустангов. Босяцкий арт-хаус. Амар тихонько запела на каком-то очень красивом, но неизвестном мне языке. Звуки были тягучими, полными и горячими. Может, это язык родины её отца? Я с удивлением осознал, что понятия не имею, на каком языке говорят в Непале.

Небольшая чашка терялась в моих ладонях. Темно-коричневая, простая, из глазурованной глины с художественными темными потёками по краям. Несмотря на свой немаленький вес, она легко и удобно ложилась в руку. От чая исходил аромат десятка трав, из которых я узнал только валериану и еще, кажется, листья малины.

Я поднес чашку к губам, и вместе со вдохом в мое горло ринулись бестелесные полевые травы и души лесных цветов. Амар пела. Штефан извлекал из гитары легкие и тихие звуки. Я сделал большой глоток и закашлялся от неожиданности, схватившись за горло. По телу тут же волной разлилось приятное тепло, но очарование момента было безвозвратно потеряно.

– Он с алкоголем?!

Все засмеялись, оборвав песню. Амар даже за живот схватилась от смеха. Кажется, она все же была пьяна.

– Конечно! – гордо ответил Роберто, – Лучший в мире чай с бехеровкой! Согревает, снимает усталость и сомнения, никогда не дает похмелья! Бехеровка домашняя, настоящая, мой друг сам делает.

Я осторожно принюхался к чашке. И как это мне сразу не ударил в нос алкогольный запах, едва-едва прикрытый душистыми травами?! Вот уж точно, души трав, а точнее дух – spiritus/spirtus… Комната в глазах моих в тот же момент заходила ходуном. Щеку обожгло дыхание слева.

– Не переживай, так всех новичков встречают. И на подводной лодке так принято, только они спиртом испытывают. Сейчас придешь в себя, подожди. Просто посиди, не двигаясь, – сообщил откуда-то из сердца карусели голос Штефана.

Я послушно замер. Комната проделала еще пару кульбитов и успокоилась, мерно покачиваясь, как при морской качке. «Штефан сидит слева от меня. А Миша справа. Странно. Обычно ангел-хранитель, вроде бы, должен быть над правым плечом, а слева чертик. А у меня все наоборот, чертик справа, ангел слева» – почему-то подумалось мне, и я едва сдержался, чтобы не захихикать над такой забавной мыслью. Комната все еще покачивалась, но это больше не раздражало. Даже наоборот, качка создавала хоть какой-то уют в этой берлоге.

– Молодец, парень, высидел и даже вымолчал!

– Пусть встанет! Пройдется!

– Нет, ребят, это жестоко. Пускай сидит.

– Ему бы закусить, а то глаза уже «в кучку».

– Так со вчера нет ничего.

– Вроде ж оставались макароны?

– Вроде… Нашел!

В нос мне ткнулось бледное тельце холодной вареной макаронины, склизкое от времени. Я всерьез задумался, так ли мне плохо, чтобы это есть. Потом решил, что алкоголь – лучший дезинсектор, и открыл рот. Макаронина отправилась в меня, а за ней – еще штучек пять товарок, похожих на белых личинок, которые иногда живут в подвалах и других темных местах. С грустью я отметил, что меня кормят белые пальцы. Женские, но белые. Где мой кофе с молоком? Где моя горькая богиня?

Я попытался найти её взглядом, но безуспешно – пьяное зрение могло фокусироваться только на близких предметах. Все прочее причудливо расплывалось, меняя форму. Макароны помогали слабо.

Слева подала голос гитара, и откуда-то издалека послышался чудесный голос. Моя богиня не покинула меня. Хоть я её не вижу, этого мне хватит. И я сделал еще один глоток из чашки. Ночь длинна. Я намеревался выпить её всю.

Я просыпался ночью несколько раз: то от каких-то неясных, но очень ярких кошмаров, то от того, что меня, не просыпаясь, душил Штефан, то от неожиданного удара в солнечное сплетение пяткой Миши, то от сладостного фруктового запаха волос Амар – она спала головой ко мне. Один из кошмаров я даже помнил. Во сне я стоял в коридоре перед двумя дверьми, белой и красной, и никак не мог вспомнить, за которой из них наша ванная. Я потянул за ручку белую дверь и в ужасе проснулся.

Светало. Комната наполнялась мягким серо-розоватым светом сквозь незанавешенное окно. Просыпались воробьи. Сначала чирикали несмело, поодиночке, а затем вдруг резко, хором, снежной лавиной! В первых лучах света, как легендарные вампиры, застыли камнем ночные облака. Утренний ветер едва трепал их края, обтесывая на свой вкус.