Ольген Би - Луций

– А я здесь при чем?

– Тебе очень нужны были деньги, а заработать ты их уже не могла. Сама понимаешь, что никто тебя в дом не возьмет с твоей репутацией. Я уговорил судью добровольно-принудительно взять тебя садовником, потому, что цветы ты любила до умопомрачения, как и сейчас. Знать о том, что я тебя рекомендовал – тебе было не обязательно. Я мог наблюдать за тобой из своей комнаты в небольшой башенке, а ты… Ты дружила с моим садовником и состязалась с ним же в разведении каких-то там цветов для удовольствия своего хозяина. Так что бурной деятельностью я тебя обеспечил и себя обезопасил.

– Подожди, так это оттуда «растут ноги» в истории с Марусей?

– Да ты догадливая! – поддразнил ее Гена.

– Моя семья приглашала учителей в дом, чтобы дать ей образование, – сказала Юля. Я это помню. А она было дочерью горничной?

– Нет, дочерью вашей кухарки. И звали ее Настей, Настасьей, но для удобства будем считать Марусей, как сейчас.

– А потом, когда наши дела пошли плохо, мы постарались найти ей мужа. Она стала женой купца.

– Да, женой торговца. И превратилась в типичную торговку. Я надеялся, что она в благодарность за участие в ее судьбе, поможет тебе в трудную минуту, но этого не случилось, наверное, побоялась испортить свою репутацию общением с тобой. Возможно это веский довод – боязнь потерять покупателей, но не все ведь продается и покупается. Надеюсь, что сейчас понимает. Но что касается ее мнения насчет того, что давать деньги на революцию – пустая трата, то тут она права оказалась, – рассуждал Гена, глядя куда-то вдаль.

Юля замолчала. Она машинально протянула руку, намереваясь помешать сахар ложечкой в стакане с чаем, ожидая услышать нежное и аппетитное позвякивание о стеклянные стенки, окруженные кружевом подстаканника, как вспомнила, что она не там, она здесь, а чай в чашке без сахара. Сахар помогает душе слепнуть, так что ложечки не зачем быть в чашке. А вот Маруся…

– …«Нет, моя девочка, Маша остается дома в этот раз. Правда, Машенька? – спрашивала мама у дочки прислуги, многозначительно заглядывая ей в глаза.

Маруся, не смотря на свои девять лет, понимала разницу сословия, в отличие от хозяйской дочери. Она знала, что ей туда, куда едет ее подружка, нельзя. Дочь хозяйки еще этого не понимала и всегда просила свою маму сшить такое же платье Марусе, так же причесать или уложить волосы, посадить рядом за столом и тогда, когда приходят гости. Ведь они играли в одни игры, проводили вместе время дома, учились у одних учителей, разве что спали отдельно. Но тут Маше можно позавидовать: она спала со своей мамой, а Юле приходилось спать одной в большой пустой комнате».

Юля ясно увидела эту картину: белокурые локоны ее подружки, глаза поблескивают от слез, а она, Юля, в красивом осеннем капоре с гладко причесанными волосами и пышном платье стоит и ждет, когда на нее наденут что-то теплое перед выходом на улицу. Служанка на корточках что-то завязывает на ней, поправляет. Всё так привычно и буднично, что ком к горлу подступает у той Юли, что смотрит на это через десятки или сотни лет.

Дочка господ повзрослела и поняла разницу между ними, увидела эту непреодолимую преграду. Платья всегда отличались, а теперь тем более, потому, что уже не надо было скрывать, что дочь кухарки не имеет право носить такую же одежду. Ее, ту, что жила в довольстве и роскоши, называли «ваша светлость». У Юли в душе рос протест против этого неравенства. Но что можно сделать?

Как и сейчас, причиной всех бед считали начальство, руководство, правительство. Как и сейчас были «мы» и «они». Какие такие «Мы»? Наверное «мы» – это народ. Это дочка-то господ – народ? А что? Предводитель народа. Конечно же, нужна революция! А тут, так не кстати, подвернулся купец, полюбивший и пожалевший молодую симпатичную безродную девушку, которая приняла его предложение. Ну, что ж, такой поворот событий можно было ожидать, для того и давали образование ей, как вариант выхода из этой несправедливой ситуации. Юля (или как там ее звали) продолжила борьбу за справедливость сама».

Казалось, картина логически завершена, но вдруг до сознания Юлии, просочившись тоненькими ниточками, дошло: а ведь именно Маруся выдала ее тогда! Что это, борьба за справедливость? Может это месть за то, что была игрушкой дворян? Или зависть, что не она дворянка? И нет ответа на эти вопросы, и спросить не у кого. Но хоть что-то спросить ведь нужно! Очень хочется спросить хоть что-то.