Алексей Гурбатов - Заоха. Рассказ

Несколько минут Лёня и Макс молча наблюдали за своим товарищем. Лицо Дильёра менялось от счастливого до безумно счастливого. И хотя ни Лёня, ни Максим не поняли ни слова из громкого разговора своего младшего товарища, но точно знали, что дома у Дильёра всё хорошо.

– Отец пошёл на поправку, – отключив связь, почти прокричал Дильёр, путая русские слова с узбекскими.

– Ну вот! А ты звонить не хотел. Да это лучшая новость дня! Так сказать подарок к Новому году, – весело произнёс Макс и по-дружески постучал Дильёру по плечу.

– Всё, пацаны, я чифир разливаю! Время без пяти, – несколько резко произнёс Лёня.

– Давай, братан, делай! – радостно сказал Дильёр.

– Давай, Лёнька! – поддержал Дильёра Макс.

Трое товарищей сделали по нескольку глотков терпкого, вяжущего рот, крепкого чая и, заслышав бой Кремлёвских курантов, побежали в КВР (комната воспитательной работы), чтобы вместе с другими осуждёнными встретить Новый, 2013 год перед экраном телевизора и под дружный, многоголосый крик: «Ура!»

Ещё минут десять в бараке ощущалась суета (заключённые радостно поздравляли друг друга с приходом Нового года), а затем празднование переместилось за столы, по сути такие же, как у Лёни, Макса и Дильёра, и в отрядном помещении стало значительно тише.

Разномастные компании арестантов старались говорить за своими столами в полголоса, чтобы не причинять неудобств собратьям из других групп отмечать праздник по-своему.

Максим, отодвинув от себя недоеденный кусок торта, расстегнул поясную пуговицу на брюках и, выдохнув воздух из лёгких, с облегчением произнёс:

– Не, братцы, так жрать нельзя. Так и порвать может!

– Волков не рвёт, их только пучит, – пошутил Дильёр, наливая в свою кружку очередную порцию чая.

– Ну, наверное, не в этот раз. От такого количества пищи точно порвёт, – смеясь, сказал Макс и достал из брючного кармана телефон.

– Пацаны, громко не бубните, пожалуйста. Я хочу маму поздравить, – попросил Максим нажав на клавишу дозвона.

Лёня и Дильёр замолчали.

Каждый из них в эти минуты думал о чём-то своём и явно приятном.

На лицах товарищей то и дело появлялась добрая улыбка, а в глазах при желании можно было увидеть кадры из прежней, вольной жизни. Именно сейчас в полном объёме понимались слова из песни известной группы: «… Тело здесь, а душа далеко!..»

Именно сейчас можно было с уверенностью сказать, что для этих ребят тюрьма не является закрытой, так как никакие решётки не способны удержать полёт чистых мыслей.

И именно сейчас, глядя на уставшие, но счастливые лица Лёни и Дильёра, можно было с уверенностью сказать, что в их жизни ещё всё, всё будет очень хорошо!

– Ещё раз с Новым годом тебя, мамуля! Здоровья тебе и терпения. Ну, всё. Целую. Пока, – произнёс Макс в трубку телефона фразу, явно свидетельствующую о завершении разговора.

– Всё, пацаны, я всех поздравил. Мне «лейка» больше не нужна, – сказал Максим и аккуратно положил телефон на тумбочку.

Лёня взглянул на часы и произнёс:

– Мне пока тоже «труба» не нужна. Маме позвоню минут через сорок, а больше мне звонить некому.

– Слушай, а что ты в Питер своим друзьям-товарищам не звонишь? – поинтересовался Дильёр у Лёни.

– Да ты знаешь, Дильёрчик, во-первых: много лет прошло с момента нашей последней встречи; а во-вторых: не очень хорошо я с ними расстался, – размыто ответил Лёня.

– Что, прямо со всеми сразу? – не унимался Дильёр.

– Со всеми, не со всеми, но как-то стыдно звонить. Да и говорить особо не о чем. Я о их судьбах многое знаю. У меня мама, когда из Курска в Питер ездит могилки проведать, да со своими сослуживцами повидаться, часто моих друзей-товарищей видит. Они ей и рассказывают о всех изменениях в жизни. А мама обо мне вкратце говорит. Так что, пацаны, зачем старое тормошить? – с грустью спросил Леонид, обращаясь (как показалось со стороны) больше к себе, чем к Максиму и Дильёру, а затем, сделав глоток остывшего чая, продолжил:

– У бывших моих друзей в Питере уже давно семьи, дети, достойная работа и подобающая компания. А я что им могу рассказать? Что опять попал в тюрьму? Что у меня всё хорошо? Или как мне здесь сидится? Так я точно знаю, что в пятнадцать лет попасть в тюрьму и выйти от туда «наблатыканым» – это было круто! Сесть вновь в двадцать – опрометчиво, но понятно, учитывая тот образ жизни, какой мы вели. А угодить в тюрьму в тридцатилетнем возрасте, да на тринадцать годков – это глупо! Так что мои россказни им попросту будут неинтересны. А досаждать их воспоминаниями о давно минувших днях я не хочу. Да и они, на вряд ли, поддержат подобный разговор. Плакаться о несправедливости Российского правосудия я тоже не стану. Вот и выходит, парни, что со своими бывшими друзьями из Питера мне говорить абсолютно не о чем! Да и поругался я с ними в две тысячи первом во время последнего застолья в баре.