Борис Егоров: Лебединая песня раздолбая

Мое стремление жить тихо и не привлекать к себе внимания иногда принимало какие-то уродливые формы. В очередной раз пришла в кочегарку Лариса – в жилетку поплакаться. Я, как мог, ее веселил, песни пел под гитару, уговаривал не психовать попусту, чтобы на ребенке не отразилось. И тут вломился полупьяный Серега. Молча подошел и въехал мне ногой по голове. Он был когда-то кмс по штанге, так что от удара я улетел в один угол, а гитара, жалобно звеня, в другой. Но Сереге этого было мало. Он продолжил меня месить – и ногами, и руками. Резкости в ударах у него не было, да я и уворачивался по-тихому. Ждал, когда Серега устанет, или ему просто надоест. Но тут Лариска вскочила, вцепилась ему в рубаху: «А ну, прекрати сейчас же! Не смей его трогать!»

Я же говорил, что у Сереги крыша явно поехала. Он развернулся, и со всего маху ударил Лариску кулаком по лбу. Естественно, она шлепнулась в кучу угля. Нда-а…

Я иногда сам на себя удивлялся. Меня он лупил – я ждал, пока ему надоест, и не брыкался. Но, когда этот пудель ударил будущую мать своего ребенка (красиво излагаю, да?) – он для меня стал сразу каким-то неодушевленным чучелом.

Я мягко встал, три шага разбег – и носком своего говнодава капитально засадил ему по печени. Серега сразу сел на жопу и застонал. А ботинок мой разлетелся вздрызг. У меня, по ходу, тоже крыша поехала. Взял я лопату и – от нашего стола вашему столу. С маху шарахнул по Серегиной бестолковке. Что интересно – целился я в шею, и лопату держал параллельно полу. И только в последний момент и лопату развернул плашмя, и цель поменял. Ну, Сереге и так… от пуза хватило.

А потом началась кишкомотина. Лариска в истерике падала на Серегу, который лежал индифферентно. То вскакивала и кидалась в меня кусками угля. И орала дурным голосом: «Убийца! Разве можно… лопатой по голове! Это жестоко!»

В общем, хрен поймешь этих баб. Собрал я свой скудный гардеробчик и ушел к другому эксплуататору – Бауржану. Он давно меня звал.

Потом мне рассказали, что Сергей лежал в больнице, и ни хрена не помнит, почему он туда попал. И, что самое интересное – он опять пить бросил. Без всяких кодировок…

Шел я как-то по городку неизвестно куда. В состоянии средней поддатости. Прошло часа два, как меня выпустили менты из своего «дома отдыха», и я уже изыскал резервы у сочувствующего мне местного населения. Планов никаких не строил, знал, что неблагодарное это занятие. Просто гулял, как обычно, в ожидании – что-нибудь, да приключится.

Недолго мучилась старушка. То-есть, я хотел сказать – недолго фраер танцевал. Раздалось сзади громко-противное: «Ква-ква!», и к моему боку притерлась большая черная ауди. За рулем сидел Саня, у которого было несколько магазинов. Частенько я у него делал ремонты, реконструкции всякие. Платил Саня по-божески. Поэтому я на него уставился весьма заинтересованно.

Ну, дело оказалось простое. Саня этот, имея жену и двух сыновей, лет восемь назад совершенно нахально завел себе любовницу, которая родила ему еще и дочку. И жили вот так, и вроде как всех все устраивало.

Короче, Саня предложил мне пожить в летней кухне у его любовницы и привести в порядок дом и все хозпостройки. Обещанная сумма меня вполне устроила, я согласился.

Расположился я в летней кухне, и начал… приводить все в порядок. Крышу на доме перекрыл, печи везде переложил, пол в доме новый настелил. Штукатурки было много. Саня на стройматериалы денег не жалел, поэтому дела у меня шли шустро.

С хозяйкой Гульнарой отношения были нормальные. Она не ленилась каждый раз по утрам спрашивать – что я хочу на обед. А я ржал: «На обед? А что дадут!» По воскресеньям Гуля топила баню и выдавала мне свежее постельное белье. Ну, свои трусы-майки я никому не доверял – сам стирал.

А вот с семилетней дочкой, которая была тоже – Гуля (Айгуль), я как-то быстро скентовался. Она несколько дней ко мне приглядывалась, а потом пришла, и попросила меня научить ее играть на гитаре. А мне че – жалко, что ль?

Эта маленькая Гулька оказалась девчонкой настырной, и к концу месяца она уже бойко бренчала на моей гитаре и очень красивым своим голосом пела маме «Постой, паровоз…» и «Из колымского белого ада…» Большая Гуля хохотала до икоты и просила меня научить дочку какой-нибудь песне… попроще.

И вообще. Маленькая Гулька умница была не по годам. Только глаза мне ее не нравились. Даже когда она смеялась – глаза оставались какими-то… еврейскими. С вековой печалью. Я понимал, что неуютно по жизни ходить, когда папа приходящий. Но легче мне от этого понимания не делалось. Я просто старался почаще малышку веселить.