Надин Ривз - Кровные узы

– Да, мне тоже здесь нравится. И кухня не такая уж загадочная, как остальной дом! – засмеялась Лана.

– Да, на современно оборудованной кухне трудно представить призрака девушки в старинном платье! – согласилась Мэри.

Девушки сели пить чай. Лана хотела позвать мать, но передумала.

– В Италии ты встретишься со Стивом? – спросила Лана.

– Да, мы встретимся в Венеции, пробудем там три дня, а потом в Рим!

– Здорово! Представляю, какое потрясающее путешествие у вас получится.

Был уже вечер, час до того момента, когда солнце спрячется за горизонт, особняк наполнился звенящей тишиной. Жизнь в доме замирала в это время всегда, независимо от того, сколько людей находилось в доме. Все затихали как по неслышимой команде и продолжали заниматься своими делами, стараясь не шуметь. Это ни у кого не вызывало подозрений, вопросов или предчувствий, воспринималось как должное. Таинство перед наступлением ночи.

Эрин, приняв скучающий вид, читала книгу из числа тех, которые принято называть бульварными романами. Она не была поклонницей этого чтива, а попросту коротала время, изучая пошловато-банальную любовную историю с заранее известным финалом.

Лана и Мэри молча пили чай, любуясь последними лучами солнца, запутавшимися в зарослях роз и гладиолусов.

Никто не заметил изменений, происходящих в атмосфере дома.

Ночью, когда все разошлись по своим комнатам, Лана пришла в кабинет, чтобы забрать блокнот. Ее заинтересовало содержание дневника, но читать в мрачной комнате с зашторенными наглухо окнами не хотелось. Утром у Ланы возникло желание раздернуть шторы, но она не решилась, какое-то странное чувство помешало ей. Сначала она подумала, что из-за Энджела у нее началась паранойя, но потом всё списала на сильную впечатлительность и на то, что солнечный свет не сделает кабинет уютней. Несомненно, в своей комнате читать исповеди неизвестного и, возможно, давно умершего человека гораздо спокойней.

Лана вернулась в свою комнату, закрыла дверь и удобно устроилась в постели. Открыв дневник, она обнаружила вложенную страницу. Аккуратно вставленный в книжицу лист точно совпадал краями с торчащим из переплета обрывком. Девушка отлично помнила, что раньше не видела этой страницы. Лане стало немного страшно, ведь она считала, что никто кроме нее не знает о дневнике.

Взяв оторванную страницу, девушка прочитала следующее:

«Все это вызвало только ее злобу. Злобу и ярость. Она была похожа на раненого тигра, бегала по комнате, кричала, ревела. Смеялась громким нервным смехом. Бросала в стены диванные подушки. Кружилась по комнате в буйном танце. Это были только эмоции, ее мысли оставались ясны. Она знала, что делать дальше. Я это знал, знал все ее планы. Стоял в стороне и молча наблюдал за ней, я не хотел останавливать ее бешенство, ибо сам вызвал его, разбудил в ней гнев. Одного я не учел, что играть она будет жестоко и мастерски, на зависть всем нам, и это может ее погубить».

Лана закрыла дневник. Потом открыла его наудачу и снова принялась читать.

«Она быстро привыкла к новой жизни, как будто всегда так жила. Но ее прошлая любовь была все же сильна, временами она вспоминала его и всегда при этом становилась очень грустной, говорила, что чувствует себя виноватой в том, что с ним случилось. „Если бы я не поехала туда, я не нарушила бы течение его жизни, он никогда бы не стал ничего менять так резко, в этом не было бы необходимости. Я не стоила того, чтобы ради меня изменять обычаи и традиции, которые создавались и оберегались веками. Любовь, она хуже, чем Фемида: она не только слепая, но еще глухая и полностью лишена рассудка“. Такие разговоры она заводила крайне редко, а потом и вовсе перестала. Почему, мне не известно. Она не искала встреч с другими такими же как мы, никогда не спрашивала о них. Она редко о чем-либо спрашивала…»

Далее текст был зачеркнут. Лана закрыла дневник и убрала его под подушку.

Ее интересовало, как эта вещь оказалась в доме бабушки и почему автор дневника не ставит дат и не упоминает имя той, о ком пишет.

Взглянув на часы, Лана выключила светильник и укуталась с головой в одеяло. Она всегда так пряталась, когда читала перед сном нечто страшное и непонятное, так было легче уснуть и не пугали собственные страхи.

Лану страшил не таинственный дневник, а Энджел. Время от времени в памяти девушки, против ее воли, вспыхивали разговоры с Бирсом, и она снова переживала все, что чувствовала к нему.