Здесь северный и сибирский счета соединяются. Автор этих строк проработал двенадцать сезонов в экспедициях в глухомани Сибири, Дальнего Востока и Средней Азии, потому утверждаю ответственно: далеко не каждому дано быть настоящим мужчиной и в постоянном окружении одних и тех же лиц, там невозможно скрыть никому своей истинной сущности. Вольно или невольно, но с течением времени в каждом таком коллективе, какой описан в романе П. Алешкина, возникает конфликт, в основе которого лежит глубоко спрятанная от окружающих, но продолжающая жить в глубине каждого ложь. Или недосказанность, что, по большому счету, одно и то же.
А жить приходится в таежном десанте именно по большому счету. Петр Алешкин, сам проработавший несколько лет в подобных десантах, умелый плотник и настоящий русский мужик, знает это не по историйкам, выуженных их журналов и газет, а памятью натруженных мускулов и пережитых страхов, изношенным сердцем своим, наконец, и трудными воспоминаниями. Я не знаю, какие детали в этой книге являются слепком с его судьбы, даже догадываться не хочу.
Для меня главный герой романа Андрей Анохин – брат того самого Дмитрия Анохина, который стал героем романа П. Алешкина «Беглецы», внук того самого Егора Анохина, основателя рода, о судьбе которого написан первый роман серии «Русская трагедия». И друг-недруг его Михаил Чиркунов – прямой потомок того старика Чиркунова, которого в девяностолетнем возрасте убил за столом восьмидесятивосьмиилетний Егор Анохин.
Конфликт, рожденный в 1920 году, оказался вовсе не разрешенным смертью двух стариков семьдесят лет спустя. Он только внешне перегорел, как таежный мох в высохшем в жаркое лето болоте, а в глубине конфликт тлеет, ждет повода, чтобы взвиться вверх мощным пламенем, уничтожить все, что попадется ему на пути. То есть ненависть, как таковая, у П. Алешкина в «Русской трагедии» есть понятие метафизическое и одновременно настолько материальное, что именно она движет поступками людей.
Ложь и неосознанная ненависть – две дурные составляющие всякого человека, которые заставляют их поступать совсем иначе, нежели советует делать нам разум. Животная сущность бывшего поэта и бывшего любимца всей Масловки Михаила Чиркунова много сильнее его красивой и благородной наружности. Перед нами – словно слепок с бывшего писателя А. Битова, таскающегося ныне с неизменной пивной банкой в руке (не знаю уж, что там налито внутрь) по всякого рода тусовкам и салонам, литератора давно уже забытого в России, чуждого народам этой страны, поддерживающего мнение о себе, как о прозаике будто бы русском, только путем регулярного вливания в себя алкоголя. Чиркунов пьет не во Франкфурте и не в Париже, как его московский коллега, а лишь возле деревянной чайной в занюханном сибирском поселке, но… что это меняет? Сущность-то у них одна. Спившийся несостоявшийся гений – это не только личная трагедия художника, это – вполне законченный преступник, который порой может и не реализоваться в этом качестве, но, по сути, им остается до конца своих – после потери лица – дней.
По сути, история, рассказанная П. Алешкиным в романе «Трясина Ульт-Ягуна», есть повествование не случившейся дружбы наследников двух взаимоненавидящих родов, в результате которой потомок убитого Егором Анохиным Чиркунова убивает потомка Егора Анохина – Андрея. И этим как бы закрывается очередной круг дантевского Ада за тысячи верст от села Масловка, делает «Русскую трагедию» настоящим эпосом. При этом писатель очень четко понимает цель и задачи этого уникального жанра литературы, следует по пути, проложенном Гомером: П. Алешкин расширяет рамки повествования о дружбе-нелюбви, о диалектическом противоречии двух главных персонажей романа, обогащая мир, в котором они живут, жизнеописаниями судеб героев второго плана.
Перебивки основного сюжета воспоминаниями персонажей второго ряда о случаях в их жизнях на Большой земле, перевернувших их судьбы и вынудивших когда-то нынешних десантников бежать на край света, понимая при этом, что от самих себя не убежишь, служат, по сути, «мясом» романа, одетом на «костяк» Анохин-Чиркунов. Каждый эпизод, живущий в памяти героев, очень органично связан с основным сюжетом и друг с другом. Связи эти порой ассоциативные, порой прямые, но всегда оказываются необходимыми в контексте романа и всего эпоса, никогда не выглядят искусственно включенными в ткань повествования. Отступления от основного сюжета воспринимаются читателем, как углубление основной темы романа, как более цельное раскрытие проблемы взаимоотношений мужчины и женщины, их прав и взаимных обязанностей, их духовной и социальной значимости в окружающем мире. За исключением Звягина, отца и сына Ломакиных, все остальные персонажи второго плана – люди, претерпевшие семейные и личные трагедии, в основе которых лежит обманутая любовь.
Читать дальше