Петр Алешкин - Юность моя – любовь да тюрьма. Рассказы о любви

– Скверно, братишка?

Рядом со мной сидит парень чуть постарше меня, чернявый, с реденькими усиками и чуть опущенной вниз нижней губой. Я качаю головой, показывая: да, плохо!

– Кличут тебя как?

Я чуть не сказал: Петя, но быстро сообразил, что мое имя легко обыграть: петя-петушок, петух на жаргоне – гомик, пидор и ответил быстро:

– Петр!

– Петруха, значица… А меня Толян, – протянул он руку.

Я пожал.

– Откуда ты?

– Из Масловки…

– Не слышал что-то… Где это?

– Рядом с Кисилевкой, – слышу я голос от стола.

Значит, к нашему разговору прислушиваются. С одной стороны, это меня ободряет, а с другой – заставляет сильнее напрячься.

– Шьют тебе какую статью?

– Драка… двести шестая…

– Хулиганка… значица. Баклан, бакланчик… пока мы будем звать тебя Белый, – провел он по моей голове рукой от лба к затылку, взъерошил волосы.

Я быстро пригладил их рукой. Волосы у меня за лето выгорели на солнце, были белыми.

– Ты, верно, слыхал, без прописки у нас нельзя… Получил жилплощадь, пропишись, будь добр!

– Раз надо… – жму я плечами, стараясь говорить уверенно. А внутри меня, помню, все напряжено, натянуто. Всеми силами я стараюсь сохранить достоинство, не унизиться. Страшно боюсь унижения!

Я слышал, что прописывают в камере железной ложкой по заднице, и решил терпеть.

– Пошли к столу.

Возле него поигрывал блестящей столовой ложкой высокий парень с прыщами на лбу и щеках.

– Сыграем в переглядки? – весело и насмешливо подмигнул он мне.

Я растерялся от неожиданности, не понял его.

– Как это?..

– Кто первым моргнет, тому пять ложек по жопе.

– А тебе-то за что? – ляпнул я.

В камере засмеялись.

– Ты сначала перегляди! – обиделся прыщавый. – Садись!

Мы сели напротив и уставились друг другу в глаза. Значит, прописка – это игра, а не простое избиение, тогда не страшно, думал я, глядя в его серые и какие-то мертвые, ничего не выражающие глаза. Всеми силами я старался не моргнуть, смотрел и смотрел в мертвенную пустоту его гляделок, смотрел до тех пор, пока они не стали расплываться передо мной, покрываться туманной мглой. Я чувствовал боль в глазах, сухую резь, но не моргал, держался. Я не понимал, что делаю глупость, наживаю себе врага, жестокого врага, поэтому с радостью услышал вскрик:

– Моргнул!

Я посчитал, что моргнул мой соперник. Но указывали на меня. В первый момент я хотел воспротивиться: я не моргал! Но решил не сопротивляться, начал растегивать брюки, под веселые возгласы сокамерников:

– Снимай, снимай! Пошевеливайся!

Радостный прыщ хлопал ложкой по своей ладони.

Я повернулся к нему со спущенными брюками и стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть. Кричать я запретил себе. Звонкий шлепок! Ягодицу обожгло, словно плеснули кипятком. Я глухо ахнул, хватанул воздух ртом, готовясь к новому удару.

– Ловко! – хохотали вокруг.

– Надевай штаны! Чего застыл! – кричали мне.

– А еще? – ляпнул я, делая голос бодрым.

– Понравилось? – смеялись все, а кто-то пояснил. – Десять секунд ты недотерпел, моргнул… Потерпел бы еще, выиграл!

Я быстро натянул брюки, с надеждой думая, что самое страшное позади. Прописан. Но не тут-то было. Чернявый Толян взял меня за локоть и подвел к стене, к батарее.

– Сыграй на гармошке!

Прыщ сзади постукивал ложкой по ладони. Слышны звонкие шлепки. Я догадался, что нужно не играть на батарее, а отвечать. Сыграешь – будешь посмешищем. Я сделал вид, что осматриваю батарею, потом, повернулся к Толяну.

– Наладь сперва басы!

Позже я узнал, что нужно отвечать «раздвинь меха!», но и моим ответом удовлетворились. Едва я ответил, как увидел, что прямо в меня летит веник. Я еле успел поймать его.

– Сыграй на балалайке!

Теперь для меня было совсем просто. Я швырнул веник назад с криком:

– Настрой струны!

– Молоток! – слышал я одобрительные возгласы сквозь смех. – Сообразительный!.. На дух его проверить надо!

Толян достал маленький складной нож, вместо ручки намотана тряпка, и протянул мне:

– Держи! – и крикнул однокамерникам: – Полотенце сюда!.. Завяжите ему глаза, да покрепче!

Мне обмотали голову полотенцем, туго завязали сзади.

– Вытяни левую руку перед собой ладонью вверх, – приказал Толян. – Вот так… Я буду считать до трех, а ты при счете три бей со всего маху ножом в ладонь!

– Зачем? – прошептал я. Внутри меня все трепетало.

– Бей, говорят! – жестко повторил Толян. – Размахивайся давай, поднимай руку с ножом!.. Выше… выше… Вот так! Начинаю считать! Раз… два… три-и!