Валентин Николаев - Собрание сочинений в двух томах. Том I

На крыльце конторы оба скоренько похлопали себя по плечам, полам, пнули по разу валенками в порог и нырнули в тепло коридора. Здесь еще раз отряхнули друг друга, похлестали шапками о бревенчатую стену, разогнули воротники. Переглянулись.

– Что, сразу пойдем, или как?.. – опросил Семен.

– Подожди, дай отдышаться, – хрипло ответил Стрежнев. Большой, грузный, он закашлялся – перебил шумное дыхание. Толстыми пальцами снял с кустистых бровей снег, вытер руки и достал сигареты.

Глядя на него, закурил и Семен, но оба затягивались нервно, без удовольствия. И опять переглянулись. Теперь согласно, без единого слова бросили окурки в ведро. Собравшись с духом, Стрежнев постучал, прислушались оба, а потом решительно шагнули за порог.

Так для Стрежнева началась последняя его навигация.

Лес и лес…

Кроме Стрежнева с Семеном, в кузове машины тряслись еще трое: закутанная женщина, мастер из Сосновки, и молодой капитан из затона Яблочкин, которого осенью вроде разжаловал новый начальник в матросы. Говорили, ночью шел он в затон на своем катере без ходовых огней. Стрежнев не удивился тогда и не стал допытываться: в затоне около сотни капитанов, за всеми не уследишь. Да и не до этого было в то время. Но теперь, на досуге, вспоминал Стрежнев, как однажды ехал на его катере матрос этого бывшего капитана, вез на недельную вахту целый мешок картошки.

– Куда ты столько? – удивился тогда Стрежнев.

– А на всю команду, – ответил парень. – Капитан у меня ничего не возит и денег на продукты не дает. Да еще на бутылку иной раз просит… А намекнул как-то – говорит, выгоню. Просто не знаю, как навигацию доработать…

Мало приходилось Стрежневу встречаться с Яблочкиным, а после того разговора и вовсе не хотелось.

Куда он ехал теперь, зачем, Стрежнев не знал, да и не желал: и так тяжело. Был Стрежнев на всех зол. «Пусть делают, что хотят, наше время, видно, прошло. Два месяца до пенсии, докантуюсь как-нибудь, и шабаш! Пусть устанавливают свои, новые порядки. Поглядим, не вспомнят ли нас, стариков. Валяйте…» – думал, привалившись спиной к кабине, и то дремал, покачиваясь вместе с промерзлым скрипучим кузовом, то глядел, как сзади за бортом вихрилась снежная пыль. Здесь, в лесу, было потише. Только по вершинам сосен-семенников, высоких, как заводские дымящиеся трубы, тащило волоком вьюжную муть. Низкое, будто осевшее небо, было по-зимнему скучно, в измятых, мышиного цвета тучах, которые на лету все расплывались, таяли, сливаясь заодно с вьюгой, с нищим светом всего этого полумертвого дня.

И на дороге тоже скука – однообразно-бело, даже ворон нигде не видать. Э-эх!.. И не подумаешь, что конец марта!..

А машина рычит, рвется, и только мелькают, суетятся по обе стороны красноватые стволы сосен.

«И куда, зачем?..» – все еще как бы не понимал Стрежнев. То, что надо будет в Сосновке ремонтировать чей-то чужой, застигнутый по осени ледоставом катер, не укладывалось в голове. Всем нутром своим Стрежнев еще протестовал, не сдавался и будто ожидал какого-то избавления: так привык к мысли, что и закончит тридцать первую навигацию на своей родной «пятерке».

Понимал он только, что едет туда, куда вовсе не надо ехать, потому что так или иначе (он в это верил твердо) надо будет скоро возвращаться. Но когда и под каким предлогом, было еще не ясно, надо было додумать, но вместо этого в голове все время вертелась какая-то ерунда…

Миновали не замерзающий никогда ручей – Каменный Плес, над которым всю зиму клубился пар, и начался лес незнакомый, как бы уже чужой. И Стрежнев стал постепенно осознавать, что вот он снова не дома, а скоро будет и еще дальше, и просто так обратно не прибежишь: от Сосновки восемнадцать верст.

И стала приходить злость на себя за то, что сидел в кабинете, как старый глухарь, молчал, слушал этого мальчишку, а надо было встать, махнуть рукой и вовремя хлопнуть дверью.

«На кой черт нужен мне этот рыдван! – думал он. – Ну, ладно, припоздал, я свое дело знаю. Мой катер почти готов. Только покрасить да перебрать движок, потом кое-что по мелочам – и все, работай! Заменять ничего не надо. Ведь что и наделал, черт плешивый!.. Не спросил его, кому и отдал-то. А, поди, такому же субчику, как сидит вот в шубе-то…»

И Стрежнев покосился на молодого капитана. Тот пускал по бараньей шерсти поднятого воротника струйками дым – курил, не снимая перчатки.

Семен, сунув руки в карманы, отрешенно глядел в сторону, в глубь леса, мастер дремал, а женщина все поправляла платок, все больше закутывалась, хотя и так были видны у нее только глаза.