Валентин Николаев - Собрание сочинений в двух томах. Том I

И уж потянулся кое-кто, опережая события, в другие нетронутые леса, к дальним необжитым рекам – на Север, в Сибирь, на Сахалин… С неведомых загадочных мест писали длинные письма, хвалились, зазывали…

Однако жизнь на унженских берегах текла пока прежним руслом: слухам если и верили, то не все. Уже подкрадывалась полегоньку новая весна, а в затоне сплавной конторы, значит – и новая навигация.

И были в затоне свои заботы и беды. Минувшей осенью умер старик Панкратыч – удивил всех, осиротил затон. До него много было начальников у транспортного участка, не держались они по разным причинам: тяжела должность, не нравилось жить в глуши лесной, других просто изводил, выживал из затона своенравный плавсоставный люд.

Старик Панкратыч был из местных, из унжаков, бывалый капитан катера, он знал всю округу, всю Унжу от истоков до широкого, как море, устья. Да и Волгу знал… Крепкий, кряжистый в своем вечном зеленоватом плаще из брезента он не любил кабинета, бумажки подписывал на ходу, с утра мотался на берегу возле караванки или летел куда-нибудь на своей легкой моторной лодочке.

Перед начальством держался он наособицу, с флотской грубоватой прямотой, не позволял равнять себя с каким-нибудь начальником «такелажки» и даже с директором тарного завода: флот есть флот – самая образованная, показательная сторона сплавной конторы. Короче, цену себе и участку своему Панкратыч знал, шкиперов, матросов и капитанов в обиду не давал никому. Потому и чувствовали себя транспортники за его надежной спиной всегда в уюте и на гордой высоте.

Так пролетело семнадцать лет. Никому и в голову не приходило, что Панкратычев век тоже не бесконечен.

И вот прозрачным сентябрьским полднем снялся с чалок, завыл сиренами весь сплавной флот и скорбно, самым тихим ходом потянулся за похоронным катером из затона.

Опадал с берез, летел на палубы легкий червонный лист…

Отплакали над свежей могилой капитанские и шкиперовы жены, повздыхали, утерлись и похвалили Панкратыча в последний раз: «И умер вовремя… Навигацию дотянул…»

Через месяц прислали в затон нового начальника – молодого, но уже лысого инженера с какой-то легкомысленной и не флотской фамилией – Чижов. Старики поглядели на него по-капитански вприщур и безнадежно махнули рукой: «А-а… теперь кого хочешь поставь…».

Но хуже всех было капитану Стрежневу. По крайней мере так о себе думал он сам.

В тяжелом предутреннем сумраке шесть раз бойко с хрипотцой прокуковала кукушка. Однако Стрежнев и без часов знал, что скоро надо собираться в контору, но пока рано. Лежал, не шевелясь, жену будить прежде времени не хотел, вспоминал на досуге, как гостил в Горьком у сына – инженера в пароходстве. Там бродили они по грузовому причалу, подолгу стояли у вздрагивающих колес кранов, наблюдали зимнюю погрузку песка, перелезали через сугробы, намерзлись… А потом, когда сидели в теплом кабинете пароходства, Стрежнев рассказывал сыну, что слабеет сплавная, что прислали на место Панкратыча в затон совсем зеленого начальника…

Из Горького Стрежнев махнул в Кострому: ездить так ездить! В затон особенно не тянуло. К дочери Нинке, в общежитие медицинского института, явился неожиданно, обрадовал ее. Но тут и застрял, слег в постель: налазился с непривычки по сугробам в Горьком, совсем отвык за долгий отпуск от холодов. Девчонки, будущие врачи, будто с радостью, авторитетно приговорили его на длительную лежку возле стопы журналов. Сначала только посмеивался над ними, но потом молча засобирался: пора было в затон, отпуск истек! Так с головной болью, покашливая, он и вернулся вчера вечером в свой поселок.

Прошло полчаса – опять напомнила кукушка… Света же новому дню не прибавилось.

Долго не поддавалась эта ночь, а потом вскинулась отчаянной метелью. И в затоне завыло: стонали ванты и стрелы кранов, ныли ржавым рангоутом недолеченные, враз обезлюдевшие катера.

Лихо закручивались на белой равнине рейда снежные вихри, со свистом мели промерзлое железо покинутых палуб. Дымно гнались они по улицам поселка к бору и там, у крайнего дома, натыкаясь на хвойную щетину сосен, слабели, умирали с протяжным шепотом.

В десятом часу от этого, прижавшегося к соснам дома, пробирались непроглядной улицей двое. Нагибаясь и кутаясь, они ступали степенно, след в след – по-волчьи. Первым крупно нашагивал капитан Стрежнев, за ним спешно угадывал в готовый след, не поспевал и сопел механик его – Семен.