Ярослав Калака - Наряд. Книга II. Южный крест

От колодца мы свернули налево в узенький и неприметный ход, в котором, кроме нас, никого не было.

– Подожди, – остановила меня Мартыненко.

– Что?

– Нет времени идти обычным путём, поэтому придётся надеть, – и она протянула мне чёрную повязку.

– Опять, – проворчал я, завязывая узлы у себя на голове.

После этого мой офицер взяла меня под руку и долго вела, подсказывая наличие ступенек и других препятствий на моём пути. Несколько раз слышался звук отпираемых и запираемых дверей. В основном мы постоянно поднимались вверх, но спуски, хоть и небольшие, были тоже.

Когда моя наставница развязала мне повязку, мы были уже не в пещере. Это был квадратный проход, сделанный или из камня, или из материала, который был мне незнаком. Пол состоял из небольших плит светло-серого цвета. Потолок был сделан из однородного серо-синего материала и был испещрён фиолетовыми и голубыми прожилками, из которых струился непонятной природы свет. Стены, сложенные из панелей тёмно-серой раскраски, через каждые три метра разделяли небольшие прямоугольные колонны такого же цвета.

Далее на нашем пути пару-тройку раз попадались поперечные коридоры – следовательно, это был лабиринт, а не отдельный ход. Скоро мы пришли к двери, которая была так похожа на обыкновенную панель, что я окончательно убедился в правильности моей догадки только тогда, когда она подтвердилась.

По бокам от неё стояли два сержанта.

– Клапан застегни, – презрительно бросила одному из них моя спутница, и так быстро что-то сделала правой рукой, что я не заметил что именно. От этого дверь плавно закатилась вверх, и мы вошли. Перед нами была узенькая и коротенькая лестница, ведущая вверх. Сверху падал свет, и слышались голоса. Панельная дверь закатилась на своё место без нашего участия; мы же поднялись наверх.

– Балдур-Кугут свободный город, – мрачно возразил человек, которого я, несомненно, где-то слышал раньше.

– Понимаешь, Андрюша, – вкрадчиво начал, постепенно повышая нотки голоса, хозяин кабинета, – мне на вашу свободу и самостоятельность чихать с высокой башни! Цена всей вашей независимости – мешок гнилой картошки, так своему тупому баламуту и передай! И все вот эти доводы, – интонация взвилась до высоты, способной прошибить потом кого угодно, – которые я сейчас от тебя слышал, по логике не представляют собой ровным счётом ничего!

«Онт», – беззвучно прошептал я губами, узнав в первом

собеседнике человека, который привёз меня больным в Южный крест. Что касается второго собеседника, то поносящие нас голоса всегда забываются нескоро.

Чувствуя, как с каждой секундой вокруг наэлектризовывается атмосфера, мы скромно ждали, пока на нас обратят внимание. Кабинет представлял собой необычное место, которое мне было невозможно ни с чем сравнить. Сзади нас была стена. Вместо остальных трёх прямо перед нашими глазами располагалась полукруглая перегородка из толстого прозрачного материала; из него же был пол, точно такой же, как и на плацу. Вся эта конструкция висела на потолке гигантского разлома, с которым я успел познакомиться на построении. И, как я думал, пропускала свет только в одну сторону, то есть снаружи была непрозрачна. Наверное, при других обстоятельствах меня бы занял на некоторое время открывавшийся сногсшибательный вид, но на сегодня мне было уже достаточно новых впечатлений.

По центру стоял громадный дубовый стол с резными горгульями на ножках; за ним и восседал на стуле человек, который с такой лёгкостью мог внушать людям подобие ужаса при самом обыкновенном общении. На его поверхности размешались кипы книг и бумаг, несколько наборников и тапиков, пара канделябров с горящими свечами, настольный компьютер и ноутбук, к которому был подключен дополнительный монитор.

Второй стол, как всегда бывает в кабинетах начальников, примыкал к первому. Это на его дальнем краю сидел тот самый онт, которого раньше я видел только сквозь толстую призму бреда. Этот человек был болезненно худощав, с тонкими и длинными ногами и руками (из-за чего, наверное, и почудился мне ожившим деревом), и был одет в странный гражданский костюм. Он имел густую высокую шевелюру, усы щёткой и круглые маленькие глаза, в данный момент упрямо блестевшие в такт тонким стиснутым губам.

Рядом с ним, как только я их узнал, моё сердце не выдержало и забилось, забыв про лимит эмоций на сегодня, сидели Завражный и Вавщик, насупившись, словно два молодых филина. За их спинами стояла буржуйка с разведённым внутри огнём и трубой, уходящей в потолок, а за ней открытая ширма, старое жёлтое кресло и зажжённый светильник. Ещё два точно таких же стояло по бокам от дубового стола, а за ним какие-то две непонятные железные штуки и стяг. Ещё справа от нас стояла кушетка, и ещё один, на этот раз обыкновенный письменный стол, заваленный бумагами. А слева – книжный шкаф со стоящими на нём тремя керосиновыми лампами.