Марс Вронский: Женщина-смерть – 2. Книга вторая. ХХХ 33+

В классе, усадив теперь уже первоклашек за парты, родители со слезами и улыбками целуют своих чад, прощаясь. Только мама, похожая на Раневскую, не целует, просто гладит по неровно стриженой голове, шепчет на ухо: «Терпи, сынок! Мы с тобой терпеливые!»

В следующей сцене уже рассупоненные мальчишки с портфелями в руках после занятий в школьном коридоре. Все что-то галдят. Головастый сын «Раневской» оказывается самым маленьким в этой своре. Вихрастый и белобрысый на голову выше его. Он победоносно ржёт, тыча пальцем в меньшего: «У него мать тюремщица! А отца вообще нет!» Все смеются. Малыш размахивается своим непомерно большим портфелем и бьёт им в лицо обидчика. Тот падает и колотится в конвульсиях, «Убил!.. Убил!..» – кричат все вокруг. Мальчонка пробивается сквозь толпу к выходу, выскакивает из школы и, сломя голову, мчится по улице.

Понурившись, он бредёт вдоль лесополосы. Ботинки, связанные шнурками, висят через плечо, в руке огромный портфель. Босые ноги стёрты до крови. Неожиданно навстречу ему из-за кустов выходит забородевший и помоечно одетый мужичок. Расставив грязные ладони в стороны, он ухмыляется. Зубов у него нет.

– Ага! Попался!

Малыш, как ни странно, ничуть не пугается.

– Портфель не отдам! Даже если ты Карабас!

Мужичок вздыхает.

– А что в портфеле-то? Жратвы нет?

– Есть. Мамка хлеб намазала, а я…

– Не голодный?

– Голодный. Только они все там с колбасой жрут…

– Постеснялся… Всё ясно. В каком классе-то?

– В первом…

– Ну… Для первоклашки ты высок!

– Только другие ещё выше!

– Да-а, давненько я с людьми не виделся! Уж и забывать стал!

– Ты бродяга, наверное? А где бродяги живут?

Мужичок чешет лохматую голову.

– Хочешь в гости ко мне?

– Ну! Мне теперь тоже придётся бродягой стать.

У бездомного бедолаги подскакивают брови, и открывается рот.

– И с чего это?

– Да я убил там одного…

– Ну, ничего себе!.. Сколько ж тебе лет?

– Семь. Я ж сказал, что в первый класс пошёл! Так ты меня ведёшь к себе?

– Ну да, ну да… – мужичок разворачивается и идёт вглубь лесополосы.

Мальчик следует за ним.

– А чего ты босой-то? – не оборачиваясь, интересуется абориген.

– Натёр ноги с непривычки

Они выходят на маленькую полянку с односкатным шалашом и кострищем. Под навесом притащенное откуда-то сено.

– Ну, присаживайся, убивец! Тебя как зовут-то?

– Лёха. – Малец присаживается на сено, раскрывает портфель, достаёт обёрнутый бумагой хлеб. – Угощайся. – Один ломоть даёт бродяге, другой оставляет себе.

– Спасибо, Лёха! Ты настоящий друган! – Ох, давненько я такого не едал!

– А тебя? Как тебя зовут?

Бродяга вздыхает

– А, зови меня Карабасом! Ведь похож? – Молча, едят. – Слушай, Лёха, а за что ты его грохнул-то?

– А-а! Так! Начал про мою мамку говорить!..

– Ну и правильно! Мать это святое. Кто за неё ещё постоит?! Ты, выходит, без отца растёшь?

Мальчик морщится, как от зубной боли. И молчит.

– Ясно. – Бродяга вытирает руки об одежду. – Ты уж прости, что угостить ничем пока не могу! Я сейчас на мели. Но это временно. Даже курить, вон, нету!

– У моей мамки есть! Хочешь, принесу?

– Нет! – Карабас серьёзно хмурит брови, сердится. – Никогда! Ты понял, никогда ничего не тащи в доме! В тюрьме таких крысами называют! Кто ворует у своих.

Мальчонка таращит глаза.

– Ты что, в тюрьме был?

– Случалось.

Лёха задумывается, вздыхает.

– Мамка тоже была.

– Вот как?! Очень интересно. Сколько ж она отбыла?

Мальчик пожимает плечами.

– Не знаю.