Марина Семенова: Не буди во мне кактус

– А так, как хочешь ты – не бывает! – сказала мне она во время очередной ссоры.

Через много лет я поняла – бывает! Но, не долго.

Окончив институт и получив профессию книговеда, а попросту говоря – библиотекаря, я очень быстро поняла, что ошиблась. Книговедение – это не захватывающе и познавательно, как мной наивно полагалось, а скучно, пыльно и однообразно. Мой коллектив сотрудников, состоящий исключительно из одних только женщин, оказался таким же однообразным, пыльным и скучным, как выбранная ими профессия.

В тот год я походила на стреноженную лошадь. Совсем, как в мультфильме «Ёжик в тумане» – красивую, белую, грустную, заблудившуюся в белёсом облаке непроглядности. Жизнь моя текла тихо и размеренно, что так же тихо и размеренно сводило меня с ума. Мой нерастраченный обезумевший женский гормон реагировал на мужские феромоны, как бык на мулету тореадора, а истосковавшаяся по любви душа влюблялась во все, во что только можно было влюбиться. Копившаяся столько лет сексуальная энергия давно ушла в свое запределье и, считываясь мужчинами на подсознательном уровне, воспринималась ими, как угроза, заставляя избегать каких-либо отношений со мной. Получалось совсем как в анекдоте про замкнутый круг: «Никто не любит – прыщи, прыщи – никто не любит»…

Это с возрастом я поняла, что мужчины в большинстве своем чувствуют и любят несколько иначе и, что роковые и страстные женщины, такие, как героиня фильма «Основной инстинкт», их, конечно, заводят, но одновременно и пугают, поэтому – в жизни они стараются держаться от них подальше. В силу своего характера и извечного желания получать все и сразу – я частенько не выдерживала и признавалась в своих чувствах первой, чем отпугивала мужчин еще больше. Нет, конечно же, находились те, кто был не прочь поэкспериментировать со мной в постели, но, никто из них не умел чувствовать так же, как я. А на меньшее я согласиться не могла и с маниакальным упорством продолжала искать любовь.

Я почти отчаялась, моя самооценка упала ниже бордюра, и порой начинало казаться, что кто-то там, «наверху», вычеркнул меня из «Великой книги любви». Я самоотверженно служила своим подругам, отдавая им все свое свободное время, нянча их детей, наклеивая обои, лепя пельмени и выгуливая их собак. Раз уж не получалось быть любимой, то я изо всех сил старалась быть нужной.

Я часами разглядывала себя в зеркале, не понимая, что со мной не так. Оттуда на меня с надеждой и тоской глядело темноволосое, кудрявое существо со вздернутым носом, пухлыми губами и глазами необлизанного котенка. Грудь, талия, ноги – все в пределах среднестатистических потребностей. Мои, не столь привлекательные, подруги уже давно жарили мужьям котлеты и ставили в угол детей, а я брела по этой Земле неискушенной недотрогой, до отказа набитой несбыточными мечтами, желаниями, разъедаемая нерастраченной нежностью. По ночам я выгорала изнутри, давая волю своему воображению и спуская с поводьев все свои эротические фантазии.

Наша библиотека находилась в самом центре города, вольготно разместившись в старом польском доме с окнами во двор-колодец. По периметру двора тянулся длинный балкон, узкий, выстланный посеревшими от дождя деревянными досками. Из моей комнаты на этот балкон вела двойная застекленная дверь. Из точно такой же двери напротив частенько выходили на «перекур» всяческие мужчины. Самые отчаянные и предприимчивые из моих одиноких сотрудниц, желая хоть как-то привлечь к себе внимание противоположного пола, тоже стали покупать разную табачную отраву и бегать на балкон, теребя в руках незажженные сигареты. Мне, честной и правильной, было стыдно и унизительно участвовать в подобных любительских спектаклях.

– Ну, не хочешь врать – начни курить взаправду, – предложила мне заведующая читальным залом – Надя, бледная курильщица со стажем, единственная, кто выходил на балкон именно покурить, а не устраивать свою личную жизнь. Мужчины ее не интересовали, впрочем, как и сотрудницы-библиотекарши. Мне кажется, что ее вообще мало что занимало, кроме книг, которые они читала запоем, все подряд, не отдавая предпочтения одному какому-то жанру. С одинаковым интересом и наслаждением она впивалась в детективный сюжет, загружала ячейки своей памяти фактографией исторических романов и монографий, «примеряла» на себя хитросплетенные кружева любовных интриг. Завидев печатное слово, Надя мгновенно погружалась в текст с головой, окружающий мир вокруг нее исчезал, и вернуть ее обратно стоило определенных усилий. Из-за этой книгомании на Надежду частенько жаловались посетители, с завидной регулярностью она получала от начальства выговора, клятвенно обещала исправиться, но не исправлялась. Уже неизвестно сколько лет она приходила на работу, закутавшись в свою неизменную темно-вишневую шаль, быстренько выдавала заказы все более редким читателям и, забившись в угол между стеллажами, утыкалась в очередную книгу, существуя в своем ирреальном мире. И достучаться до нее не было никакой возможности.