Гореликова - В конечном счете. Сборник рассказов

Макеев согласно кивнул. Они действительно были в одной лодке. Даже в подлодке. Деваться некуда. Тем более, что Толька почувствовал вкус к жизни и спешно добирал то, о чем мечталось в пору голодной юности.

Самому же Макееву вполне было достаточно домика в Испании и квартиры в Вене, где жила дочь. Возня с офшорами угнетала в той же степени, как и пугала. С недавних пор Макееву стало казаться, что он сидит на льдине среди бурного кипятка. Вместе с Козихиным. Только тот рьяно гребет, а Макеев глядит под ноги и наблюдает, как быстро истончается их прибежище.

Макеев отчаянно затосковал по Исфандияр-ака, по его полосатому халату, из швов которого местами пробивалась хлопковая вата.

Голос Козихина вернул Макеева в реальность.

– Иван, у меня к тебе поручение. Я тебя очень прошу, – Толя выделил тоном «очень» – съездить в Шереметьево и передать одному человеку вот эту папку.

В Шереметьево? При такой погоде? Макеев поежился.

– Что за человек?

– Шахревич.

Макеев все понял. Ехать тем более не захотелось.

– А водителя послать нельзя?

– С ума сошел? Какому-то водителю отдавать такие документы?! Нет, ты правда болен.

– Хорошо, поеду. Когда надо?

– Да прям сейчас поезжай. У него рейс во Фриско с девятнадцать с чем-то. Я позвоню, что ты будешь. Шахревич тебе доверяет.

– Ну, слава богу, прям камень с души.

– Вот! – Козихин хлопнул друга по плечу. – Вот теперь я вижу Ваньку Макеева! А то ходишь, как тень отца Гамлета, смотреть противно.

Дорога в аэропорт сложилась на удивление удачно. Макеев уже забыл, когда он столько ехал без пробок.

Снаружи вдоль шоссе клубилась колючая февральская поземка, внутри салона работала печка и тихонько мурлыкало радио. Макеева потянуло на разговоры.

– Нет, Исфандияр-ака, я не против, чтобы ты был все время со мной. Ты мне даже нравишься. Но я решительно не понимаю, почему ты ко мне прицепился. Ну, ладно, ты прицепился потому, что у меня с головой непорядок. Допустим. Я читал, депрессии сопровождаются небольшими ослаблениями когнитивных функций. Пусть так. Но почему именно ты? Вот такой вот, в халате и с бородой? Ты кто, узбек? Таджик? Может, ты вообще моджахед?

Макеев глянул в зеркало. Исфандияр-ака безучастно смотрел в окно.

– Ну, хорошо, извини, если обидел. Ты не моджахед. Но почему мое расстроенное сознание, или подсознание, хрен его знает, породило именно тебя? Я с вашими сроду дела не имел. В Афгане не воевал, в Средней Азии не был… Слушай, а может, ты араб? Я, помнится, лет восемь назад ездил в Эмираты. Там мы с тобой пересечься не могли?

С заднего сидения не доносилось ни звука.

– Я бы понял, если бы я что-нибудь ужасное совершил, и ты бы служил напоминанием… Я одну книгу читал, кстати, интересную… Там мужику все время являлась вьетнамская старуха. Но там все понятно было: этот мужик ее убил на вьетнамской войне. Она – вроде как неотомщенная жертва. А ты кто?

Молчание.

– Нет, ты не молчи, я же должен понять. Ты за мной уже который месяц таскаешься. Вроде ничего не просишь, не упрекаешь… Но не зря же ты таскаешься? Ты, вообще, живой? Или дух?

– Я – твоя фантазия, – наконец ответил старик.

– Тоже мне, открыл Америку! Я и так знаю, что ты моя фантазия. Но почему моя фантазия – это ты?

– Иншалла! – Исфандияр-ака поднял руки и коснулся лба. – Так захотел аллах.

– Тьфу! – Макеев разозлился. – Вот и говори со своим подсознанием!

С досадой он крутанул ручку радио. Салон заполнил низкий женский голос, чувственно выпевавший:

– Llegue a este lugar donde muere el viento

A tocar la brisa y a oir el silencio.

Музыка вернула Макеева в расслабленное состояние, и подъезжая к Шереметьево, он подпевал:

– No eres mi puerto.

Tu no eres mi puerto…

Шахревич встретил Макеева с раздражением.

– Что так долго? Уже посадку объявили. Документы привезли?

И добавил, принимая папку:

– Вы, русские, слишком безалаберны. Так бизнес не делается.

В другое время Макеев, услышав подобное от человека, родившегося в Мукачеве, в десять лет увезенного родителями в Харьков, а оттуда в тридцать лет женой в Израиль, оскорбился. Однако с некоторых пор он стал замечать, что присутствие Исфандияр-ака делало его нечувствительным к подобным вещам.

Он дружелюбно потрепал Шахревича по плечу.

– I wish you a pleasant flight.

Шахревич с негодованием оглядел рукав своего светлого кашемирового пальто, буркнул:

– What the hell, – и скрылся в толпе.

Макеев взглянул на старика, равнодушно озиравшего аэропортовскую суету.