Гореликова: В конечном счете. Сборник рассказов

Пророчество не произвело на него никакого впечатления. Кому же как не галлюцинации, порожденной сознанием, знать, что планирует это самое сознание.

А вообще, Макеев уже привык. Ко многому привык.

Например, к почтению, с которым его приветствовали подчиненные, а также прочие парковщики, охранники и администраторы на ресепшене. Если когда-то, в самом начале пути, Макеева задевала легкомысленность секретарш, которые вместо того, чтобы пожирать глазами исполнительного директора, украдкой косились в монитор с открытой страницей «Вконтакте», то теперь ему было абсолютно все равно. Можно сказать, вообще по барабану.

Рабочая круговерть тоже не затягивала, как раньше.

Макеев научился спускаться в глубины аппаратных интриг отстраненно и бесстрастно, как Жак-Ив Кусто в своем батискафе. Мимо иллюминатора проносились потоки испуганного планктона и мелкой рыбешки, изредка заглядывала оскаленная пасть крупного хищника, но в принципе, все это проходило где-то там. Не здесь. Здесь Макеев был надежно защищен двенадцатисантиметровыми стенками из бронированной стали.

Когда он научился их возводить?

Точная дата терялась во времени, но вероятно, тогда же в его жизни и появился Исфандияр-ака, немногословный, бородатый, с лицом цвета глины и морщинами, глубокими, как трещины на дне иссохшего арыка.

Почему именно такой тип стал его навязчивым состоянием, Макеев не знал. В последнее время он часто ловил себя на мысли, что не только многого не знает, но даже и не хочет знать.

С Козихиным Макеев встретился в районе трех.

Сотрудникам корпорации генеральный внушал трепет, а для Макеева он по-прежнему оставался одногруппником Толькой, который клянчил конспекты по истмату, и однажды, в самый разгар антиалкогольной компании, выронил из ослабевших рук чудом добытую у таксистов бутылку водки, за что был слегка бит.

Любопытный факт – Исфандияр-ака никогда не переступал порога директорского кабинета. Оставался ждать в приемной, где стараниями референта Козихина, женщины изысканного вкуса, был сооружен небольшой зимний сад.

Исфандияр-ака углублялся в рододендровые заросли и оттуда любовался струями фонтана, которые, меланхолично журча, стекали в мраморный бассейн.

Эх, как же Макеев мечтал присоединиться к нему. Отключиться от всякой дряни и бездумно смотреть на текущую воду…

– Ну все, старичок, контракт у нас в руках.

Козихин ловко пустил по лакированному столу бумаги, и договор спланировал прямо в руки Макееву.

– «Ремлифт» утвердил сумму двести восемьдесят миллионов.

Макеев глянул. Действительно, двести восемьдесят миллионов как с куста.

– Через «Амбреллу» пускаем?

– Да, – подтвердил Козихин, – через «Амбреллу» и потом через «Руф».

– Не стремно?

– Старичок, двести восемьдесят миллионов рублей – это не та сумма, из-за которой поднимают кипиш. Хотя я подстраховался, сегодня занесут куда надо. Тылы будут прикрыты.

Макеев кивнул и отодвинул договор.

– Ну и отлично.

– Слушай, брат, а что ты такой квелый в последнее время? – спросил Козихин. – Сердце? Или, – он плутовски подмигнул, – не дай бог, что пониже?

– Да здоров я.

– Ой, не верю! Иди сюда, – Козихин силой развернул Макеева лицом к свету. – Глянь на себя! Люди еще не шарахаются? Нет, надо решительно. Я устрою обследование, доктора первый класс, не переживай. Все найдут и отрежут все, чем дорожишь, – и генеральный жизнерадостно заржал.

Макеев вяло улыбнулся, давая понять, что шутку оценил.

– А еще лучше – заведи себе молодую любовницу. Знаешь, когда рядом симпатичная фемина, лет так двадцати, вся такая тугая и упругая, это бодрит. Не дает распускаться, – и Козихин самодовольно пригладил модно подстриженные волосы. – Я серьезно говорю. Ты подумай.

Макеев послушно подумал.

Мысль о том, что рядом с ним, кроме Исфандияра, будет постоянно маячить упругая фемина, вызвала сосущую тоску. Видимо, эмоции отразились на лице, потому что Козихин с досадой воскликнул:

– Ну ты прям, как импотент, ей богу! Молодой же еще мужик! Мы с тобой ровесники. И сравни! – Козихин приосанился и поднял подбородок.

– Да нет, Толь, я не импотент. У меня просто депрессия. Как-то все надоело. Разом. Может, я надорвался?

– Отмазка не засчитана, – в голосе генерального появилась твердость. – Депрессия – это твое личное дело. Лечись. Пей таблетки, их вон сейчас сколько развелось. И чтоб на работе это не отражалось. Сам знаешь, мы в одной лодке.