Ноэми Норд: По велению Ваала

Мальчик остолбенел от страха. Увидев на лице матери молочную струю, он бросился прочь.

Магометанин оттолкнул мать:

– Придушу щенка!

– Беги, сынок! Беги! – мать еле поспевала за ними.

Антонио не помнил, как добежал до косы, как прыгнул в гнилую лодку. К счастью, он быстро бегал, успел далеко отчалить от берега, и камни, брошенные вдогонку, бесполезно пускали круги на воде.

Мальчик видел, как стремительно уменьшались две фигуры на берегу, как стенала и плакала мать, но вернуться не смог. Весел в лодке он не нашел, а плавал неважно.

Море кишело акулами, плавники сверкали над волнами, стая собиралась атаковать утлое суденышко.

Несколько раз лодка дернулась от крепких укусов, и мальчик распластался на днище, твердя, как молитву:

– Умри, Чиэра. Ты мне больше не мать!

Очнулся он далеко от берега, лежа в лодке, доверху заполненной водой.

По лицу стучали струи дождя, волны вздымались гребнями, сверкала молния.

– Если я выживу, то убью свою мать, – поклялся мальчик, вычерпывая пригоршнями воду.

Высокая волна подхватила и перевернула утлое суденышко.

Антонио приготовился к худшему, но вдруг почувствовал, как его ноги коснулись земли. Его ударило о прибрежные камни, он смог подтянуться, вцепиться в кромку скалы и удержаться от удара догоняющей высокой волны.

Он долго брел по отмели к берегу, а волны опрокидывали худенькое тело, норовя унести обратно в море.

Он шел, пока не упал.

Монахи александрийского доминиканского приюта обнаружили бесчувственного мальчика в песке, привели к себе, растерли холодное тело, напоили горячим супом и вином.

– Кто, ты, отрок, какой веры?

Антонио без утайки рассказал о бегстве из дома, о матери, о магометанине, об увиденном грехе. Он умолчал лишь о клятве, которую обещал выполнить в случае своего спасения.

Его очистили и приняли в монастырь.

– Расскажи снова про мать, – надрывались от хохота монастырские братья, кривляясь и двигая бедрами, пока новый послушник, скрывая слезы под одеялом, шептал то ли Всевышнему, то ли Сатане:

– Я отправлю на костер свою мать. Я верну ее себе. Я выжгу заразу из ее сердца.

Прочь, дурные воспоминания!

Пора подумать о настоящем. Только оно способно изменить будущее. Конец приближается. Медленно и неизбежно.

Конец всего.

Братья Доминика удивлялись неистовому смирению молодого послушника. Издевки старших подросток гасил беспощадными постами и самоистязанием.

Игумен докладывал главному настоятелю о неистовом отроке:

– Он терзает себя жаждой, бдением, холодом и жарой. От власяниц кожа облезла до костей. Не грешен рукоблудием.

– Он одержим?

– На исповеди отрок поведал о блудной матери. В его сердце нет прощения даже к ней.

– Где мать его сейчас?

– Ее уже нет в живых. Он сирота.

– Он знает об этом?

– Ему не сказали.

– Почему?

– Он должен пребывать в неведении о тайной проверке.

– Ненависть к матери закалит сердце воина.

– Есть только одно сомнение…

– Докладывай!

– С десяти лет доминиканцы наблюдают за сиротой. Рвение отрока во славу господа сначала удивляло. Тянулся не к амвону, а к чаду пыточных. Не доверяя квалифицированным палачам, собственноручно орудовал воронкой и строппадо, неустанно пытал ведьм, изобличал ересь и ложь.

– Это неплохо.

– Братья по монастырю поражены зверской ненавистью отрока к женщинам. Однажды после упреков за чрезмерное пристрастие к испанским сапогам Антонио отшутился: «Ноги ведьме теперь ни к чему. Из пыточной одна дорога – на костер».

– Отрок не без чувства юмора! Это похвально.

– В нем нет прощения даже к матери.

– Он слишком юн, чтобы прощать.

– Антонио уже сейчас усерднее некоторых святых в постах и молитве. Но то, о чем он просит Всевышнего – большая тайна даже для исповедальни.

– Он скрытен?

– Чую, много слез прольется на земле, когда юнец возмужает.

– Не время печалиться о количестве пролитых слез. Уаджеты 2 2 Древнеегипетский символ глаза, ныне масонский символ «Всевидящего Ока». дьявола пронзают сердца верных агнцев и наполняют вселенную тьмой. Чувствуется скорое пришествие Сатаны. Злобного гения способен остановить лишь яростный воин и холодная душа.

– Но…

– Дай распуститься мрачному цветку.

Гиззо так и не встретился с матерью.

Она погибла на следующий день после его бегства.

Всю ночь напролет несчастная простояла, протянув руки к морю, пока высокая волна не сжалилась над ней.