Ноэми Норд - По велению Ваала

От этих хлопков ее тело задрожало, как молочное желе.

Механик игриво крякнул в кулак, но, встретившись взглядом с Гиззо, смиренно опустил глаза.

– Не паясничай, Джиорджина. Дело серьезное. Ты должна указать место шабаша. А также выдать остальных соучастниц.

– Выдать не трудно. Да только сначала нужно согрешить.

– Ночные полеты – доказательство греха.

– На колдовской метле сидеть не пробовала, а вот за твой черенок с радостью подержусь.

– Чезаре, приступай, – приказал Гиззо мастеру пыток.

Когда ведьма, захлебнувшись криком, умолкла, Чезаре Ачилло сказал:

– Антонио, она готова.

Гиззо наклонился над посиневшим лицом ведьмы:

– А теперь, проклятая, повтори снова, что ты знаешь о шабаше и о той светящейся мази, которой обильно смазала черенок метлы.

Ведьма, приподняв голову над станком, искусанными до крови губами прошептала:

– Расскажу без утайки. Только тебе одному. На ухо. Иди сюда. Ближе, ближе, преподобный. Все узнаешь.

Когда Гиззо, наклонился к ведьме, она плюнула ему в глаз:

– Я прокаженная, доминиканец! Слышишь? Ровно через три года у тебя отвалится нос, а красивое личико превратится в морду зверя. От проказы нет спасения.

С этой минуты Джиорджина не замолкала ни на мгновенье. Она то выла, то рычала тигрицей, царапая воздух когтями, то хохотала от радости, забыв о железе, разрывающем утробу на куски:

– Ты сдохнешь, пес!

– Отвечай!

– Будешь выть перед смертью, как я!

Механик сказал:

– Антонио, я проверил грушу. Она действует безотказно. Жаль, что ведьма превратилась в волчицу.

– Она не созналась.

– Дай мне чертовку на ночь. Утром она будет кротка и, как папа римский, благословит ближнего на здравие и любовь.

В этот раз Чезаре применил усовершенствованную «защиту колыбели».

Он посадил дьяволицу на бревно, выструганное в виде клина. Даже у бывалых палачей нервы не выдержали, когда механик прокатил ведьму вдоль станка.

Три дня Джиорджина, подвергнутая новой пытке, вопила, как перед смертью. Кол, всаженный между ног, соединил вагину с аналом.

– Для колдуньи такая пытка пустяки, – объяснил механик.

Но «защита колыбели» так и не вернула ведьме разум.

Что только с ней не вытворял мастер пыток!

Жег паклю на голове, запускал жужелиц в уши, купал в ледяной воде, – ведьма, беспрерывно тянула на одной ноте:

– Сдохни, пес, сдохни! Убейся, утони! Проказа уже внутри! Проказа съест твои кости! Проказа снимет с тебя кожу!

Рассудок к ней так и не вернулся.

Судейский лекарь, поднаторевший в восстановлении здоровья еретиков перед походом на костер, в этот раз беспомощно развел руками:

– Медицина бессильна. Одержимость не пройдет.

– Мы не сможем отправить сумасшедшую на костер, – задумался главный инквизитор.

– Но мы можем зашить ей рот, связать и нахлобучить на рожу веселый колпак, – подсказал механик.

Джиорджина стала первой венецианской ведьмой, которой Гиззо подписал смертный приговор.

Инквизитор любил наблюдать, как дьявол пляшет вместе с ведьмами на углях, как щекочет их подмышки и пятки, заставляя совершать немыслимые кульбиты.

Сначала невидимый любовник сдирал с ведьм бумажную одежду, обнажая запретную плоть. Вслед за этим от жарких поцелуев на коже расцветали алые бутоны, и огненные удавы оплетали плечи, бедра, и шеи.

Ведьмы вопили, извиваясь на полыхающем ложе, пока дьявольский пест изнутри испепелял вредоносные лона.

Чем меньше на земле женщин, тем меньше голода и нищеты. Голод – главная причина смуты.

Любая роженица подозрительна. Неизвестно что от нее родится на свет.

Любая повитуха – преступница. Родовые муки – есть приговор дочерям Евы. Они должны страдать. Да будет им по заслугам!

Мир грешен, благодаря женщинам. И даже новорожденные девочки подлежат особому наблюдению. Неизвестно которую из них изберет Сатана в свою рать.

Стойкое отвращение к женщине, как к предмету греха, возникло у двенадцатилетнего подростка, когда он застал мать с хозяином богатого магометанского дома, где она служила прачкой.

Однажды среди выстиранных полотнищ белья, халатов и шальвар, развешанных под солнцем, мальчик услышал настойчивый мужской голос:

– Давай, Чиэра, давай!

Мальчик раздвинул простыни, и сердце оцепенело.

Мать стояла на коленях перед хозяином, задравшим полы халата, и обнимала руками его голый зад.

Заметив сына, блудница нахмурила брови, молча приказывая: «Уйди!»