Эдуард Диа Диникин - Манифестофель

– Ты, овца, дуло залепи, пидор!

Но, конечно, он не крикнул. Это вообще было бы смешно. Какое там «дуло залепи?» – парень рта не открывал. Да и вообще – Кортонов никогда ни на кого не орал. Исключая разве мать и покойную бабку. Порой они выводили его, конечно, тут трудно было не сорваться. Хорошо, что сейчас мать опять уехала в Челябинск – к его старшей сестре.

«Маршрутка» остановилась, но не там, где думал Кортонов. Каким-то образом, он перепутал остановки, встав раньше своей. Он посторонился, пропустив невысокого усатого мужчину в очках. Его плешь была прикрыта джинсовой кепкой. Кортонов сразу понял, что у мужчины плешь, потому, что сам носил кепку, которая грела и прикрывала лысую часть его головы.

Микроавтобус не трогался. Более того – с их водителем, азиатским мигрантом, затеял ссору другой такой же – из «маршрутки», оставшейся позади. Водители громко и с акцентом орали друг на друга. Кортонов понял, что причина их ссоры связана то ли с вождением (он сам никогда не ездил за рулем, и не имел прав, поэтому не понимал все точно), то ли с тем, что «их» водитель каким-то образом «ворует» пассажиров у первого.

Перепалка продолжалась. «Маршрутка» не трогалась с места.

– Да ты з… ал уже! – заорал «чужой» в который раз.

– Да ты сам з… ал! – в очередной раз ответил водитель их маршрутки, который ни разу не стал «своим» для Кортонова за весь этот путь Елизавет.

Какая-то вдруг неведомая ярость охватила его неожиданно, мощно, неукротимо и он заорал, хриплым басом, перекрывая крики водителей:

– Хватит орать матом… бл… скоты!!!!

В микроавтобусе наступила тишина. Через секунду водители обменялись уже гораздо более тихими ругательствами, а еще через три или четыре «маршрутка» тронулась.

Сердце Бориса быстро стучало, от щек отлила кровь. В нем клокотало бешенство. Это чувство было хорошо знакомо ему, но впервые он так явно его выразил. Даже голос у него прозвучал как-то странно – чересчур низко. А эта хриплость в нем? А эти два мигрантских урода, устроившие перепалку так, будто кроме них тут не было ни кого?!! А этот парень еще тут который?! Блондинчик этот самый. Кортонов наконец понял, кого он ему напоминает – соседа. В одном с ним подъезде жил один гаденыш – лет пятнадцати, наверное, не больше. Дом Кортонова был, возможно, самым плохим домом на Елизавет, Вторчермете и Ботанике вместе взятых. Его уже было пора сносить при Хрущеве, при котором его и построили. А гаденыш этот: Борис понял теперь, почему парень в «маршрутке» напомнил ему его – из-за капюшона, тот тоже всегда был в нем полностью головою – гаденыш разрисовал весь подъезд всякими надписями и рисунками. Надписи были – один мат практически. А рисунки…. Было нельзя смотреть на них без омерзения.

Кортонов спохватился – он же так переедет свою остановку! Он быстро пробрался к выходу.

– Будьте добры, остановитесь здесь, пожалуйста, – несколько извиняющимся тоном обратился он к шоферу.

Тот бросил быстрый взгляд на Кортонова и резко остановился. Бориса сильно мотнуло в сторону, и он вспомнил, что секунд двадцать назад орал на этого водителя, уроженца Средней Азии, хрипло и уверенно.

Борис вышел из микроавтобуса. На улице было не так уж прохладно. А когда он ехал в «маршрутке», казалось, что чуть ли не минусовая температура.

Он шел домой довольно быстро. Когда-то он так же быстро шел домой из школы. Пацаны в классе, за редким исключением, не любили его. Что, в общем-то, можно ожидать от быдла? Все это давно забылось, но привычка ходить быстро, чтобы лишний раз не наткнуться на одноклассников и вообще на пацанов, знакомых и незнакомых, осталась. Вот привычку быстро есть, приобретенную в армии, он, вернувшись домой, оставил почти сразу. Наверное, потому, что, призвавшись весной девяносто первого, осенью девяносто первого он уже был комиссован. Его ударило упавшим бревном, чудом не размозжившим ему голову. Мать примчалась из Свердловска в Забайкалье быстрее поезда, на котором ехала. Или ехала бы. Он уже не помнил – на поезде она приехала или прилетела на самолете. Или в ступе, как он думал уже теперь, увлекшись буддизмом, и зная, что ступа в буддизме – это полусферическое сооружение, изначально бывшее в Индии просто могильным курганом, сооружавшимся для погребения царей или вождей. Ступа, знал он, это куча камней и земли. То есть стопка, по-русски. Эта мысль – насчет стопки – пришла ему в голову месяц назад. Она и сейчас ему пришла, но под алкогольным углом зрения. Не выпить ли шесть-семь стопок водки?