Александр Беляев: Девочка и домовой. Хроники затомиса

Удовлетворившись этим открытием, мальчик приподнялся на локте и осмотрелся: мамы в купе не было, наверное, заняла очередь в туалет. Он рассеянно посмотрел в окно, на убегающий лес, затем снова откинулся на подушку. Андрей вдруг вспомнил: только что он вернулся из странного путешествия. Хотя какое же это путешествие? Он спал и видел сон, только не может вспомнить его. Но тогда почему ему так грустно, почему на душе камень и чувство безмерной потери, словно видел кого-то, кто дороже всего на свете.

Обрывки воспоминаний начали просачиваться в сознание: море, дюны, поющая девочка, замок из песка, их беседа – невозможно припомнить о чем, купание в море и чувство, что он эту девочку видел раньше. И все это пронизано чувством бесконечной любви и печалью расставания.

«Ужасно, – подумал Андрей. – Влюбиться в девочку из сна и знать, что никогда не встретишь ее в жизни. Хуже, чем история про скульптора Пигмалиона, который влюбился в собственное творение из камня. – Андрей недавно прочитал книгу Куна „Легенды и мифы древней Греции“, – он, по крайней мере, мог ее постоянно видеть, а тут… да, кстати, Галатею все же, в конце концов, оживила какая-то богиня – кажется, Афродита».

Его не отпускала мысль, что этот сон надо обязательно вспомнить, что, в случае успеха, закончатся серые будни без сказок и чудес и он станет участником какой-то удивительной истории, которая специально для него придумана кем-то свыше.

«Может быть, снова попытаться заснуть? – тоскливо подумал Андрей. – А вдруг по горячим следам что-нибудь интересное произойдет».

Он поудобнее устроился на подушке и стал прислушиваться к стуку колес.

В купе вошла мама с двумя стаканами чая, но он притворился спящим, ему до смерти не хотелось впускать кого-либо в ауру своего состояния. Проблем своих лирических настроений он в последнее время не любил делить ни с кем.

«Как чудесно покачивается поезд, как успокоительно стучат колеса, – подумалось Андрею. – Если закрыть глаза, то кажется, будто качаешься в колыбели. Наверное, в поезде пробуждается память младенчества».

Несмотря на охватывающую дремоту, сон не приходил. Андрей открыл глаза и начал водить взором по стенке купе. Стенка была покрыта зеленым гофрированным пластиком, которым в те годы были оклеены почти все купе в поездах. Вдавленно-выпуклый узор был хаотичен, он ничего не изображал, и переплетения завитков казались совершенно случайными. Мальчик занялся игрой в созерцание узора, так как вставать и общаться с мамой ему не хотелось, а заснуть он не мог.

Поначалу взгляд наблюдал только переплетения и завитки – он даже стал незаметно водить по стенке пальцем, но постепенно состояние его сознания стало меняться. Вдруг совершенно неожиданно в одном месте завитушки сложились в отчетливое изображение какого-то здания, затем неподалеку проступила фигура фантастического зверя, затем стали появляться то незнакомые, то кого-то напоминающие лица, и если только что в каком-то месте он видел пейзаж, то было достаточно моргнуть, чтобы возникло чье-то лицо – то смеющееся, то злобное, то удивленное, в них то отчетливо угадывался европеец, то негр, то китаец. Некоторые изображения тут же пропадали, стоило только от них отвести взор, другие же – как правило, лица – обладали удивительной устойчивостью, проступали то тут, то там и даже при закрытых глазах какое-то время держались перед мысленным взором.

Андрей ничего не слышал о медитации и самогипнозе, он не знал, что, рассматривая замысловатые узоры мандол, можно при длительной тренировке войти в измененное состояние сознания, поэтому даже не заметил, как погрузился в транс. Возможно, ничего подобного еще день назад и не могло произойти, но его необычное сновидение что-то в нем пробудило и раскрыло какие-то новые способности.

Сначала перестал слышаться стук колес, затем пропали койка, одеяло, подушка, вскоре исчезло купе. Андрей почувствовал, что тело теряет вес и словно бы парит в невесомости. Затем все ощущения стали концентрироваться в области неба и языка. Они словно бы стали непомерно огромными, и все его существо сосредоточилось в чувстве гладкого округлого языка. Вскоре это самосознание распространилось далеко за пределы тела. Наверное раньше подобные явления сильно бы его напугали, но сейчас он с интересом наблюдал за этими метаморфозами.

Пропали мысли, время, расстояние. Он не мог отчетливо сказать, как долго продолжается его необычное состояние – мгновение или вечность, он ощущал себя растворенным в космическом пространстве и какой-то частью своего существа осознавал, как некое понятие, невыразимое в словах и образах, смысл бытия и свою тайную природу, неотделимую от природы вселенной.