Александр Беляев - Девочка и домовой. Хроники затомиса

«Да, действительно, что-то я не то сморозил», – подумал мальчик. Неожиданно он осознал: несмотря на то, что ему не представили никаких доказательств, само рассуждение на тему есть ли Бог или нет так же абсурдно, как и рассуждение на тему, есть воздух или нет, даже если он и невидим.

– И не обращай внимания на мой возраст, – снова донеслось до слуха мальчика. – Возраст души измеряется совсем другими отрезками времени, и не только ими. Я пришла в твой сон девочкой потому, что этот образ больше всего соответствует твоему представлению о прекрасной загадочной возлюбленной и с девочкой, образ которой я приняла, тебе проще разговаривать. А вообще-то я могу выглядеть по-разному, но не всегда так, как захочу: на мою внешность накладывают печать обстоятельства.

– А я как выгляжу? – смущенно задал вопрос мальчик. – Мне почему-то здесь никак не удается себя разглядеть.

– Сейчас ты выглядишь примерно так же, как в земной жизни, – ответила девочка. – Но вообще-то твоя душа старше, по земным меркам ей на вид лет двадцать, но когда ты вырастешь, и тебе будет тридцать – сорок лет, то во сне всегда будешь воспринимать себя двадцатилетним.

Девочка замолчала, задумчиво вычерчивая на песке какие-то фигурки: фигурки как фигурки – что отчетливо можно нарисовать на мокром песке? Но, внимательно вглядевшись, мальчик с удивлением заметил, что неотчетливые изображения странно оживают и то ли приближаются, то ли втягивают его зрение в себя. И тут он понял, что видит какие-то сценки из своей прошлой жизни, причем в основном те, которые он особенно ярко запомнил, но никогда не мог понять: что особенно чудесного было в этих сценах, почему одни события – может и достаточно важные – совершенно стерлись из его памяти, а другие – казалось бы, незначимые – остались, как яркие воспоминания. Вот он видит огромные величественные тополя вдоль дороги в каком-то провинциальном городке, которые составляют что-то вроде уходящего вдаль тоннеля, и эта сцена заканчивается его крещением, причем он отчетливо помнит склонившееся над ним лицо священника и руки, опускающие в купель. Кругом много свечей, свет которых тускло поблескивает в окладах икон. Он плачет и отбивается, и до его слуха доносятся песнопения церковного хора. Вот он остановился ранним утром напротив огромного деревянного забора – не видно, где он заканчивается, где начинается, в руке его красный прутик – и особенно помнится почему-то солнечный луч, тонкой полоской упавший на этот прутик, и забор перед ним. Вот он видит себя на краю огромного поля, запорошенного тонким слоем снега. То там, то здесь чернеют невысокие голые кустики, сломанные стебли, и через эту безмолвную картину катится колючий шар перекати-поле. Было также множество других картин, и каждая из них сопровождалась каким-то ярким ощущением необусловленной радости и праздничности.

– Что ты делаешь?! – то ли в удивлении, то ли в страхе вскрикнул мальчик. – Почему твои картинки оживают, почему на них возникают мои самые яркие воспоминания… из далекого детства, – добавил он, словно прожил на свете очень долго.

Девочка улыбнулась:

– Я показываю те моменты жизни, когда твоя душа ненадолго просыпалась и находилась в полной сознательности. Эти образы ты не забудешь никогда и унесешь их с собой в другую жизнь. Гляди сюда. – Она снова что-то быстро зачертила на песке, и мальчик увидел картину, которую он очень часто видел перед мысленным взором, но никогда не мог понять, откуда она взялась, так как ничего подобного в его жизни не было, однако это сцена воспринималась им именно как воспоминание: он сидит на дне мраморного бассейна, причем бассейн выложен цветными плитами, и на него сверху мелким, удивительно приятным дождиком падает вода, причем не как в душе – этот дождик льется по всей поверхности огромного бассейна. Пол чуть-чуть скошен, и поток глубиной не более ладони с веселым журчанием, перекатываясь через его ножки, струится вниз. В струях серебрится неяркий, но очень веселый, теплый свет, и мальчика переполняет чувство необыкновенного счастья и покоя.

– Видишь, – голос девочки снова вырвал его из упоительного переживания. – В этом бассейне ты играл очень давно, в древнем Египте, но помнишь его до сих пор. Ну да ладно, это так, безделица, лучше посмотри, что я соорудила из песка, пока тебя ожидала.

Мальчик будто бы впервые обратил внимание на странное сооружение, которое из песка, по крайней мере, было создать совершенно невозможно: перед ним красовалось здание, вернее макет, исполненное в каком-то незнакомом стиле. Строение отдаленно напоминало средневековый замок, а может быть, собор, но что-то в нем было не так. Основание здания действительно вроде бы было выполнено из песка, но затем оно незаметно переходило в какой-то другой материал непонятной природы. Замок состоял из большого числа башенок разной высоты, между башенками пролегали лесенки, арки, и не отпускало ощущение, что перспектива и элементарные земные законы тяготения в этом строении были непонятным образом нарушены, как на гравюрах Эшера: то какой-то массивный балкон удерживался тоненькой подпорочкой, которая его явно не могла выдержать, то лесенка, соединяющая балконы, как бы выворачивалась наизнанку, как кольцо Мебиуса, то перекрытия между этажами непонятным образом преобразовывались друг в друга, то колонны, начинавшиеся на лицевой стороне, соединялись с верхним этажом на противоположной. Кроме того, при внимательном рассмотрении здание как бы увеличивало ту деталь, которая заинтересовывала, и стены становились прозрачными, показывая внутреннее устройство замка. В каждой комнате царило непрерывное движение и жизнь. Какие-то фигурки постоянно поднимались и опускались по лестницам, так же нарушая все законы земного притяжения и здравого смысла. То, опускаясь вниз вместе с лестницей, они как бы выворачивались наизнанку и поднимались вверх по противоположной стороне – причем невозможно было определить, где этот выверт произошел. То, удаляясь, вместо того, чтобы уменьшаться, они увеличивались в размерах, то, будучи темными, на светлом фоне, переходя в тень, становились светлыми. Фигурки были облачены в одежды самых разных эпох. Некоторые из них сидели за многочисленными столиками, ели или беседовали, другие ставили какие-то химические опыты, третьи рисовали, четвертые музицировали – и так до бесконечности. От этого постоянного неправдоподобного движения рябило в глазах, порою разум отказывался воспринимать происходящее.