Александра Фокина-Гордеева: Душа без печати Бога

Мы желаем быть ближе возможности вовремя остановиться,
Не стать частью массовой увлеченности, хаотичным ритмом.
В экстазе пустословия разгоняемся по полной,
Однозначно не попустит, придется искать чистые волны.
Притираемся боком да боком, дыры и ссадины
Нет уже мест гладких и ровных, лишь ямы да впадины…
По прямой бы пуститься, да петляют дороги,
Обойти, обползти, но сплетены в одно тугим рогом…
И уже пустота, вместо сказанного ранее.
Знать бы заранее всю эту конфитель,
И уметь во время переключать внимание.

Жизнь проведет черту, порогом разделит поле.
Пожелтеет картина в углу, пылью покроет шторы.
В полях моей памяти нет нити длинной и ровной,
Она лунной дорогой бредет за своей тенью ломкой.
В уголке моей памяти нет больше мест,
Все завалено старым хламом…
Только на снимке чужое лицо
С твоими глазами и новым шрамом.
Ты замолчишь, – в молчание есть спасенье,
Осунешься, сморщишься, что ж…
Твой выбор, пойти за сомненьем…
От всего что было, останутся лишь несколько нот,
Картина с вареньем и голубями, перо, чернила и черный кот.
Портрет молодой, красивой мамы, не отправленные письма отца.
Поношенные игрушки, два пистолета и старая гильза одна.
Красивые ровные ракушки…
Ни имен, ни мест, конкретных… только тени в безмолвии постигают
Сколько дней и ночей я одиночество принимала,
Сколько тысяч длинных дорог под моими ногами промчалось,
Что бы вернуться в родной чертог и найти ничего – пустоту, рваную рану.
Сколько всего поведать, привезти! Сколько подарков и сильных мыслей.
Но теперь только пыль веков на дверях свинцовых виснет.
То ли птица кричит, то ли девчонка стонет,
То ли память стоит и ждет, в какой-то нелепой истоме,
Там, в глубине воды, в которой нет отражений
И во мгле могил ни отсветов, ни движений.
Мир стал пустым, раздробленным и суровым.
Швы стерлись до дыр, оголяя тело сухое.
Разошлись на кусочки ровные и ломкие половинки.
Больше уже ничего не припишешь этой картинке.
Вместе где были мы и когда избегали печали.
Как это было тогда, еще до нас, в самом начале,
Еще до ровной черты, до проклятого срока.
Как в глубине безначалия, рукой опираясь на Бога.

Покрывало небо своим звездным валиком,
Все, что без путей, оказалось совсем маленьким,
Совсем недосказанным и ветренным.
Глупым и слепым, как сама посредственность.
Не ровным и без прикрас, где-то в середине пустоты.
С маленькой не запертой дверцей у кромки зари.
Я замотала дыру под названием сердце
И завязала в узел мокрое полотенце,
Вытирая то, что стекало с петель, не запертой узкой дверцы.
Ты не откроешь ее, пусть душа на распашку.
Тихо прийдешь в тот дом и заберешь рубашку,
Запирая всю наготу, шепот и ласки
О том что было у нас останутся лишь затертые сказки.
Все неважно, только звезды слабо мерцают
Мерзнут в своем, одиночество примеряя,
Окутывая своим сиянием слабым
Все, что ушло без причины и следствия, кануло к адам.
Слова что срубали с плеча и тыкали в клоаку,
Потерявших пути и терпящих бедствие.
Брошенные с горяча, как топор в след уходящему, мертвому
Я не отрекусь от себя, не стану зализывать раны,
Буду ее беречь и поправлять исправно.
Просто останусь в своем совсем бесчеловечном,
Только бы живой, пусть на миг быстротечный.

Нет порогов для своего я,
Нет совсем ошейников строгих.
Эго перекроет пути ведущие к ясности дня
И я не найду следы в глубине нашего итога.
Не распознаю присутствия твоего светлого лика
И буду жить как все – сухо, прямо, безлико.

Скажи, что любишь меня,
Скажи, что дышать не можешь
И придай слова огню, предательство нам поможет.
Поможет расставить над «и» неровные, длинные точки,
Поможет не сгинуть во лжи, не стать словами без почвы.

Мне многого не надо, я малым насыщаюсь.
Когда гляжу на воду, когда ей наслаждаюсь
Возьмусь за что угодно – тяжелую работу,
Любую катавасью, в любое время года.
Все лучше, что не смело слоняться в чуждых грезах,
Гореть в огне распятья и гнить в углу комфорта.
Вот только не прельщаться минутой пустословия,
Вот только не пускаться в растление любовью,
Твоей заботой ленной не ставить себя в жерло,
Не плавить ум игристый улыбчивым забвением.
Не принимать в движенье медлительные росты,
Не натыкаться носом на бренные мгновенья…
Уж лучше кол сосновый, забитый прямо в сердце,
Чем плеть непонимания, чем грубость и расспросы,
О том что не исполним, о том что было свято,
И укатилось красным словцом о старых сказах…
О том, что были вместе, но вот в каком – понять бы.
О всем, чего не помнить, о том, что потерять бы,
И никогда не верить чужим чертям во взгляде,
И быть всегда свободной, нагой в своем наряде.