Мне казались необычными знакомства, возникающие у женщин, лежавших вместе в роддоме. И только когда мне исполнилось шестьдесят, в пору моего увлечения синергетикой, я понял, что это примеры социальной самоорганизации. Именно появление множества общих интересов, то есть основ взаимосвязей между людьми, придает их дружбе аромат, крепость и что-то еще, что отличает каждую дружбу друг от друга. Так, если дружат три друга или подруги, то это не три дружбы, а шесть разных дружб!
У мамы было много подруг, и вот дружба с Леной Г. отличалась тем, что они познакомились в роддоме. Началась дружба в то время, когда родился я у мамы, а моя сверстница Наташа – у Лены Г. Потом мы с Наташей вместе ходили в школу, а позднее даже оказались на одном факультете Университета.
Дружба мамы с Леной прошла испытания. У Лены в войну погиб муж. Правда, позднее у подруги появился новый муж, а у дочки Наташи – соответственно, отчим. Спустя год у подруги-Лены родился сын Станислав. Мама и Лена часто встречались, так как и жили близко друг от друга. Так что общение продолжалось и выросло в хорошую дружбу.
Потом мы подросли. Началась мирная жизнь. Муж подруги оказался заядлым рыбаком и изредка брал меня и сына Станислава на рыбалку. Он был веселым, неунывающим человеком, хотя с фронта вернулся малость покалеченным – на правой руке осталось три пальца – большой, средний и мизинец. Служил Иван Николаевич экспедитором, то есть развозил разные товары из склада по магазинам и столовым.
Иван Николаевич был общительным, улыбчивым человеком, по характеру похожим на литературного героя – Василия Теркина. Как многие фронтовики, был не прочь «заложить за воротник». Иногда объем принятого зелья был явно больше допустимого.
Иван Николаевич обычно объяснял перебор тем, что его не поняли. Друзья, мол, пригласили выпить, но я строго сказал: «Ни-ни, мне много нельзя. Лена будет ругаться. Как друзья ни уговаривали, я стоял на своем – выпью свою норму и больше ни капли. Показал им, сколько можно налить, так ведь изобразили, мерзавцы, точнее, сообразили и налили не столько (при этом он показывал расстояние между большим и средним пальцами), а чуть больше (показывая расстояние между большим пальцем и мизинцем)».
И еще была одна черта у Ивана Николаевича – он никогда не ругался обычными бранными словами, а, махнув обреченно рукой, цедил сквозь зубы: «Ко прахам!» Поэтому среди знакомых и друзей Ивана Николаевича называли «Ко прахам».
В тот раз «Ко прахам» предложил в наши зимние каникулы съездить на рыбалку на реку Лежу, в деревню Лобково. Мы, конечно, согласились и быстро собрались. А зимой надо собираться более основательно, чем летом. Помимо снастей и наживки, нужна теплая одежда, естественно, еда. Все оборудование для рыбалки – ящик-шарманка, пешня – это тоже немалый груз. Так что нагрузились мы основательно и вечером сели в пригородный поезд, который должен был нас доставить до станции Паприхи.
Как нарочно, на город навалилась метель, но на вокзале этот падающий под косым ветром снежок казался небольшой помехой. И самый большой вред от него – это, возможно, плохой клев. Но «Ко прахам» нас взбодрил: «Охотка не хлябай! Не грустить – сдюжим!»
Вагон был примечателен своей стариной. Потом в фильме «Идиот» пытались показать такой раритет, но мало что удалось. В этом двухосном вагоне почти не было перегородок, то есть никаких купе и полок. В центре этого небольшого вагона стояла буржуйка, в ней весело полыхал огонь, было довольно тепло. Скамьи стояли рядами вокруг печки, и между ними можно было пройти с вещами. Мы устроились ближе к выходу, так как должны были ехать всего минут сорок.
Кондуктор – громкоголосая пышнотелая женщина – проверяла билеты и объявляла остановки. В своей черной форменной шинели она была местным царем и богом. Но в сумраке вагона, освещаемого двумя свечками в фонарях, каждое появление ее было внезапным, и начиналась суматоха – кто-то должен был выйти, а потом начиналась проверка билетов у вошедших на станции.
В тепле и сумраке вагона мы даже задремали, хотя каждое появление кондукторши немного мешало.
Вдруг мы оказались в водовороте ее внимания и спросонья выскочили, чуть ли не в сопровождении стимулирующих пинков вагонной богини. «Ко прахам» пытался объяснить, что это не Паприха, а другая станция. Но в темноте и в метели что-либо увидеть было невозможно. Кондукторша, как монумент, стояла в дверях вагона, и видно было, что она не допустит нас обратно в поезд. Тут и поезд показал свой характер, взял да и тронулся. Он так быстро исчез в метели, что можно было подумать – они с богиней в сговоре.
Читать дальше