Голованов Антон - Ленин-кышь, Ленин-мышь, Ленин-тохтамышь! Рассказы о «самом человечном человеке»

Вошедшие в помещение десятка два большевиков, искренне заинтересовавшись, обступили диковину и загалдели. Изобретатель, запинаясь и стараясь их перекричать, делал попытки объяснить принцип действия аппарата, размахивая листками с рукописными теоретическими выкладками, но его никто не понимал и не слушал.

«Ну-с, испытаем?» – потирая руки, заговорщически обвёл присутствующих озорным взглядом Ильич, когда ажиотаж немного стих и страсти успокоились. В возбуждённой атмосфере повисла тягостная немая пауза. Понятно, ни один еврей, которых здесь было большинство, не собирался приносить себя в жертву физику-самоучке, пусть даже и любимцу вождя. Участие в эксперименте самого Ленина по понятным мотивам исключалось, да он и сам был не дурак. Поляки стояли, понурившись, опустив долу взгляды. Бонч-Бруевич и был поляком, а поляку от поляка, как убеждала история, ничего хорошего ждать не приходилось. Побаивались, однако. Конечно, можно было на это дело подписать товарища Рахью. Он бы наверняка согласился, но, к сожалению, финн, оставшись без присмотра, выпил несколько стаканов водки без закуски, от этого пребывал в коматозном состоянии и для чистоты эксперимента не годился. Товарищ Бубнов отбыл с поручением. Молчание затягивалось. Тогда наиболее хитрые большевики Бухарин и Луначарский, теснясь бочком, вытолкнули на всеобщее обозрение грузина Кобу.

Иосиф Виссарионович Сталин тогда ещё большим авторитетом в партии не пользовался. Он плохо говорил по-русски и очень сильно заикался. Идея принести в жертву науке будущего «отца народов» даже сейчас, по прошествии почти сотни лет, выглядит кощунственной, но в то время он еще мало чем себя проявил и никто его не жалел. Коба имея незаконченное духовное образование, был искренне убеждён, в том, что дьявольская машина не может в одночасье перевернуть мироздание человека в лучшую сторону, однако, оказавшись в центре внимания и будучи истинным кавказцем, не мог давать задний ход. Картинно отказавшись от предложения «махнуть для храбрости» он окинул товарищей высокомерным, презрительным взглядом и уселся в кресло. Соратники одобрительно загудели.

Кржижановский, произведя нехитрые пассы руками, покрутил педали и, выдержав паузу, насладившись моментом, когда все присутствовавшие в ожидании чуда пооткрывали рты, дёрнул рубильник. Тут же сверкнули синие молнии, заискрило, послышался треск, а в самом Смольном и округе погас свет. В Смольном и его округе воцарилась кромешная тьма, лишь блики от горевших во дворе костров плясали на окнах. Послышался протяжный страдальческий стон, вздох и короткое «Щеде де да мутхе!» (непристойное грузинское ругательство – прим. авт. ), явственно услышанное всеми в наступившей тишине.

Из состояния оцепенения большевиков вывел прогремевший на улице выстрел и последовавшие за ним истерические вопли Яшки-людоеда. Неожиданно оказавшись в темноте, Свердлов впал в состояние помрачённого сознания и выскочил на улицу. Выхватив у стоявшего в дверях часового винтовку с нанизанным на штык бутербродом, и тем самым повалив солдата в грязь, пальнул в воздух. На втором этаже будто бы только этого и ждали. Пьяная застоявшаяся матросня с воплями «Даёшь революцию!» стала бросать мебель в окна. Рабоче-крестьянские депутаты, неорганизованно, толкаясь, и топча друг друга, стали рваться на улицу, стреляя на ходу и бросая гранаты. Именно здесь появились первые жертвы Великой Октябрьской социалистической революции. Именно в этот момент был запущен отсчёт времени до начала кровавой, братоубийственной гражданской войны.

…Матрос Железняк на крейсере «Аврора» службы не проходил, однако, как представитель Центробалта, был вхож на любой корабль и любой командир или капитан обязаны были ему по выражению новой власти «лизать ботинки». В тот злопамятный вечер анархист Железняк бражничал со своими подельниками как раз на «Авроре». Когда он изрядно накидался, в нём привычно взыграла революционная бдительность. Покинув кают-компанию, бравый матрос и отправился бродить по крейсеру, проверяя караулы. Съездив нескольким часовым по физиономии, чтобы знали пролетарский, матросский кулак, легендарный балтиец остановился покурить у носового орудия. Грозный холодный ствол смотрел в сторону Зимнего дворца на Сенатскую площадь, где, скрываясь от кинжального дующего с Невы ветра, разношерстный, напичканный мятежными идеями люд пьянствовал и грелся у костров. Все они, уже не солдаты российской армии, были до зубов вооружены, и штатскими считать себя отказывались. Дальнейшее свое приложение, в плане личного обогащения они видели соответственно большевистскому лозунгу «Грабь награбленное». Награбленного в России было много, однако потенциальные грабители стояли в очередь, неизмеримо большим числом. С винтовкой расставаться никто не спешил, а про мирный, созидательный труд забыли вовсе.