Сократ Кара-Дэмур - Твои герои, Ленинград [фронтовые рассказы]

На крепко прикушенной губе выступила капля крови. Огарков напряг всю свою волю, чтобы не застонать. Незнакомая девушка перевязывала ему ноги.

Как это вышло?

Он хотел оттащить пулемёт в сторону. Вскочил и… упал. Еще не понимая, что произошло, он крикнул своему помощнику:

— Майданов, действуй один!

А теперь… Дружинница бинтовала ему ноги, Осторожно подложив под него плащ-палатку, она перетаскивает его в тёмную землянку.

— Поближе к свету! — просит Огарков.

— Положу у амбразуры, хочешь? — отзывается девушка.

— У амбразуры?

— Да, это немецкая дзот, наши отбили её в начале боя. Тут у меня ещё один раненый лежит. Ни один осколок не заденет вас. Полежите тут немножко. Я пойду к другим. Скоро вас унесут отсюда.

Девушка выпаливает всё это одним духом и бежит: она торопится помочь другим.

Огаркову кажется, что он лежит здесь очень долго, один, в темноте. Раненый сосед молчит, видно, ему плохо.

А вокруг идёт бой. Огарков слышит дробь пулемётов, вой и визг мин и тяжкие, гулкие разрывы снарядов. Он на руках подтягивается к амбразуре: хотя бы посмотреть, что там делается.

Ровное поле, изрытое воронками, левее — лещина, по которой протекает речка. Никого не видно. Долго никого не видно. Потом появляется сухощавый длинный немец. Он ползёт к лощине. За ним — трое. «Что ж это, обходят наш фланг? — соображает Огарков. — Как бы нашим дать знать?».

Вдруг немец пригибает голову. Он долго лежит без движения. «Убит! — вздыхает Огарков облегчённо. — Нет, жив!» Немец пятится, ползёт за бугорок, садится лицом к дзот… Теперь Огарков смотрит прямо в лицо долговязому.

Эх, винтовки нет, Огарков одним выстрелом свалил бы проклятого. Только граната в сумочке. Немец встал, делает рукой знак своим: «Давайте, мол, сюда!».

Огарков тогда не мог видеть, откуда бил немецкий автоматчик, который ранил его. Тем более не мог знать, каков он собой. Но теперь он подумал, что стрелял именно этот. А, может быть, и не этот. Неважно… Важно, что Огарков видит живого немца и не может его уложить. А немец уже не один. К нему приползли ещё трое. И все ползут теперь к лощине.

Огарков знал — там, на правом фланге, Егоров с пулемётом. Ничего не выйдет у немчуры. Но ему обидно, что он не может убить немца и даже не увидит, как это сделает Егоров.

Огарков неотрывно смотрит в амбразуру. Немцы исчезли. Долго они не показывались. Потом опять появился долговязый, пополз обратно к бугорку, снова сел лицом к Огаркову, снова махнул рукой своим, снял каску и вытер лоб рукавом. Волосы у него лохматые, как у запаршивевшего пса…

Огарков смотрел на это, как на экране в кино. Что-то творится и за квадратом амбразуры, но что — Огарков не может видеть. Вот и немец вышел за этот квадрат. И снова долго не видно ничего… Огарков даже успокоился: убили долговязого.

Внезапно он услышал шаги сзади, обернулся и увидел в дверях немца.

Огарков вытащил из сумки гранату и бросил её в дверь.

Граната взорвалась у входа. От двери дзот хлынула волна горячего воздуха. Дзот густо наполнило пылью.

— Что это? — очнулся от забытья раненый сосед.

— Ничего, — ответил Огарков. — Ничего особенного. Немца одного прикончил.

Потом Огарков снова смотрит в амбразуру и говорит соседу:

— А наши и с правого фланга пошли в атаку.

Пыль постепенно начала оседать. Огарков увидел ноги немца, торчавшие в дверях дзот, и лёг на спину. Теперь он мог спокойно ждать санитаров.

Всю ночь пушки дышали огнём, подсвечивая тёмное облако, нависшее над рекой. К утру облако спустилось ещё ниже и обволокло туманом пологие песчаные берега неширокой реки и железные стропила высокого горбатого моста.