Надежда Осипова - Улыбка волчицы

Но ожидаемые осложнения начались куда раньше, – едва «пазик» отъехал от автовокзала. Кудлатому мужику не понравилась моя сумка в проходе, от злости он раздулся как сытый клещ. Терпеть не стала, грядущую стычку предварила сразу:

– Ещё раз пнёшь сумку, раскарябаю всё личико. Вместо поезда будет кутузка. Выбирай…

Мужик перестал сражаться с сумкой, но продолжал бурчать до половины дороги – возмутило словечко «личико». Похоже, ему сегодня всё не нравилось, как, впрочем, и мне тоже. Тревожила пересадка – через час надо было перепрыгнуть в другой «пазик», тот ходил очень редко, но уж точно мимо станции. Прямой автобус до железнодорожного вокзала верховное городское начальство из экономии отменило с полгода назад, и теперь пассажиры, чтобы не опоздать на поезд, бросались к попутному транспорту как жоркие весенние щуки на высмотренную добычу.

Переживала не зря – попутный «пазик» уже стоял на конечной остановке на всех парах – с открытой настежь дверью, нервно кашляя выхлопной трубой. Я везде была первой, и тут не задержалась, всех обогнала. Уже заняла переднее тёплое место, как увидела посреди дороги тощенького паренька, на котором глыбой повис центнеровый дед. Ладненькая бабёнка суетилась с деревенскими хохоряшками, узлами без счёта, перетаскивая их по направлению к нашему автобусу на утоптанной скользкой площадке. По несвязным движениям и перекошенному рту старика определила сразу – после инсульта… Мысль ещё не долетела до нужных извилин, а я уже неслась на подмогу со скоростью бульдожки, которой не терпится поймать жирного кота, на бегу слёзно попросив водителя немного обождать нас.

Перекинув дедову руку на правое плечо, почти взвалив его на себя, начала громко считать, чтобы сразу всей компанией попасть в ритм – шофёр предупредил, что ждать больше пяти минут не сможет.

– Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре…

Парнишка оказался на редкость смышлёным. На счёт «раз» он делал шаг вперёд. На счёте «два» я подцепляла под колено левой ногой дедово парализованное копыто, передвигала его с усилием, но довольно быстро. На «три» парнишка тянул окостенелую тушу больного вперёд на себя. Я подтягивалась уже на «четыре». Быстро попав в ритм, мы управились за девять-десять переходов. Употевшая бабёнка тяжело приходила в себя, у деда ручьём текли на воротник полупальто слюни, а парнишка, хоть и порядком замученный, сиял за троих весельем неуёмной молодости.

Отдышавшись, Люба, так звали женщину, рассказала, что живут они с сыном Алёшей в Омске, Две недели назад приехали забрать парализованного деда из дальней таёжной деревеньки к себе в город. Дедов большой дом бросили на произвол судьбы, родни там никого нет, да и от самой деревни осталось только четыре жилых двора, кто помер, а кто давно переехал в благополучные места. Едут на перекладных уже больше суток, устали вконец, но в Омске их будут встречать, вот только бы здесь им до вагона как-нибудь добраться… Я молчала. Не хотелось мне вспоминать, как сама сначала пятнадцать лет выдирала из тяжёлой болезни младшего сына, была ему не столько матерью, сколько другом, учительницей, медсестрой. А потом ещё десять с половиной лет протаскала на себе больного мужа, сначала после инсульта, потом с онкологией. Тогда и научилась жить на «раз, два, три, четыре». Постепенно притихла и Люба.

Но как я не отмахивалась от тяжёлых мыслей, воспоминания сами лезли в голову. Родом я с восточного Алтая – благодатных урожайных мест. В молодости по великой дурости переехала в маленький городок среди зон и военных частей – средний таёжный север. Обычных людей за последние тридцать лет встречала мало, в суровом климате они не селятся, жила среди святых, героев и гадов. Словом, родилась ласковой и нежной, а стала оголтелой под стать обстоятельствам, всегда готовой к безразмерному труду и безразмерной обороне. За столько горемычных лет всё же крепко задолжала людям, в лихой час всегда кто-нибудь да выручал, и Любку без всяких громких слов я не собиралась бросать посреди дороги.

Железнодорожная станция за раздумьями выскочила из-за домов неожиданно быстро. Довольно проворно выгрузили из автобуса узлы и узелки, но деда мы с Алёшей передвигали с превеликим трудом, каждый шаг давался с боем. Больной не капризничал, он даже не мычал, только его парализованная нога теперь не волочилась, дед умудрялся просто вгрызаться ею в мёрзлую землю, а сам поочерёдно отдыхал на наших спинах, в зависимости от того, кто наклонялся двигать его копыто. Мы с Алёшей оба еле дышали. Сам дед весил слегка за центнер, да ещё его полупальто, старинная «москвичка», прозванная в народе пылесборником, тянула на пудик с большим гаком.