Creative Writing School - Пашня. Альманах. Выпуск 1

– Сувенир с Мальты, – объявил Рогов и криво улыбнулся.

Когда Рогов закрыл за собой дверь, охранники все еще хохотали, а маленькая женщина с черными волосами, психолог, продолжала твердить: «Я же говорила. Не мог он». Колотушку он оставил ей на память.

До вылета самолета оставалось 40 минут. Первый раз за два года Рогов почувствовал, что летит домой.

Митя сказал: «Отвоюй себе место в этом шкафу, тут довольно пусто». Оставил ключи и ушел. Стоя в темном коридоре с охапкой одежды, я открыла дверь огромного шкафа и сдвинула в сторону его содержимое. Пальцы коснулись чего-то липкого, гладкого и скользкого, похожего на человеческую кожу. Это был латексный костюм.

Я всегда считала, что лучше делить быт с человеком, чье понимание свободы вмещает непопулярные пристрастия и модели поведения, нежели с тем, у кого оно ограничено стремлением к стандартной добропорядочности.

Два года назад я не раздумывая написала бритоголовому парню в латексе на аватарке, который запостил объявление о том, что на Цветном недорого сдается уютная комната в трешке. В Интернете нас объединял только паблик Жака Деррида, но я решила, что это достаточное основание для гармоничного оффлайн-соседства.

И не ошиблась.

На пороге меня встретил высокий, голубоглазый и приветливый Митя.

Угостил чаем и показал комнату – высокий потолок, свежий паркет, пустые стены молочного цвета, двуспальная кровать и кожаный диван, на котором лежал металлический ошейник.

– Остался от предыдущего жильца, стриптизера, – объяснил Митя. – Он уехал танцевать в Китай.

– Почему такая невысокая цена? – спросила я на всякий случай.

– Это же всего лишь комната, – просто ответил домашний философ, и мы обменяли деньги на ключи.

Я вселилась весной, во внутреннем дворике цвела сирень, и само название – Последний переулок – звучало как обещание чего-то неизбежно нового.

В меру замкнутый и тактичный Митя оказался идеальным хозяином и соседом. Сам оплачивал счета за свет и воду, не вмешивался в мою жизнь и спокойно относился к гостям в любое время суток. Зимой купил по обогревателю – мне и другому жильцу, добродушному бодибилдеру с татуировкой во всю спину Славе.

Мне казалось, будто я живу под невидимой защитой двух телохранителей в каком-нибудь европейском отеле. Изумрудное здание круглой формы, мозаики на фасаде, театральные люстры в подъезде – «хорошо устроилась», – завидовали друзья, забегая на ланч.

Квартира располагалась в старом доходном московском доме.

Соседи жили обособленно и тихо. О присутствии Славы можно было догадаться лишь по новым банкам с протеином, спортивной сумке в прихожей и где-то раз в месяц – по воплям Вики, его темпераментной подруги-стюардессы, которой нравилось разыгрывать развод по-итальянски.

Митю выдавала маленькая кастрюля с пакетом риса или гречки на кухне, звук выключателя в ванной и тяжелые шаги по длинному коридору.

Бывший фотограф и профессиональный кинооператор в возрасте тридцати трех лет, целыми днями сидел в своей комнате, окруженный спортивным тренажером, компьютером и кроватью, временами выходил покурить во двор.

На праздники к нему наведывались глубоко декольтированная рыжая девушка, усатый очкарик средних лет, молодой кавказец и анорексичная брюнетка с густо накрашенными ресницами. Они бесшумно запирались в комнате, и Митя доставал из шкафа латексный костюм.

Мне не было до них дела. Я получала второе образование и много работала. Иногда мы с Митей вместе курили во дворе. Я узнала, что девушка с фотографий на холодильнике сбежала на север с предприимчивым архитектором, оставив его одного бороться со стрептококком. Отец, бывший советский спортсмен, умер, когда Мите было семь лет. Мать он называл «выжившей из ума блондинкой» и рассказывал, что ублюдок старший брат стал нормальным человеком лишь после аварии и клинической смерти. Митя общался только с бабушкой, которой стукнуло 93, и она едва передвигалась.

После исчезновения подруги он забросил фотографию («искусство ничего не меняет») и аскетично жил на деньги за квартплату. Он не выглядел несчастным, скорее, свободным – от стремлений, привязанностей и поиска смысла. («Важнее не то, что я делаю, а то, что не делаю». ) Спорить с ним было сложно. Посмеиваясь, Митя все сводил к абсурду и неизбежности близкого конца. («Идея технологического прогресса себя исчерпала, мир деградирует и скатывается в войну»).