Creative Writing School - Пашня. Альманах. Выпуск 1

Миниатюра Александры Подольской «Мальчики» сводится к шутливому дон-жуанскому списку героини, ее воспоминаниям о мальчиках, которыми довелось когда-то быть любимой или просто отмеченной. Всего три кратких сценки, тем не менее из них складывается вселенная – вот она поэтика недоговора, хемингуэевская теория «айсберга» в действии, когда три штриха создают вселенную, трагичную, нежную, прозрачную.

«Поцелуй» Дианы Янбарисовой – о том, что ничего другого у людей все равно нет, кроме поцелуя, который, если не оживляет мертвых, то согревает живых. Проще говоря, ничего нет, кроме, ну да, любви – старшей сестры к маленькому брату, бабушки к внукам, мамы к детям, любви, которая только одна и может заполнить бездну на месте умершего близкого человека. Любовная порука – круговая, пожалеет сестра брата, потом он пожалеет ее, а потом… так и будет тянуться связь, потому что любовь никогда не престает. И еще даже по такому небольшому тексту очевидно, Диана – мастер необыкновенно тонких и красивых описаний, напоенных чувством цвета, света, движений воздуха: «Стены комнаты бледные, слабо светится пол, отражая окно. Матовый воздух залетает внутрь теплого спящего Ромы (на подушке, как всегда, мокрое пятнышко слюны), мамы, как будто спокойно, только по пальцам закрывающим рот, текут серые струйки туши». И из двух предложений поднимается образ утра, в которое уже пришло горе и пустота, но все это герои переживут, потому что… см. выше.

Вот такие семь поцелуев читателю – лаконичный, потерянный, стоический, светлый, сочный, нежный, красивый.

– Виктор Рогов?

Рогов стоял у паспортного контроля и искал в кармане летних брюк посадочный талон. Перед проходом с криками бегали чьи-то дети, обнималась прощающаяся пара, завернутые в покрывала азиатские женщины почти волоком тащили свои тюки. Громкоговоритель один за одним объявлял рейсы, ухая на разных языках и в промежутках разыскивая неких Грековых.

– Виктор Рогов, рейс 243?

Расслышав свое имя, Рогов обернулся. Перед ним стояли двое охранников аэропорта и полицейский в одной рубашке без кителя. Несмотря на кондиционеры, в зале было душно, и августовское солнце жестко пекло через огромные окна.

– Старший лейтенант Козин, – представился офицер. – Пожалуйста, пройдемте с нами!

Рогов пожал плечами и спокойно согласился. Он догадывался, о чем пойдет речь, надеялся, что пронесет, но служба безопасности аэропорта сработала оперативно. Виктор убрал в кожаный портфель паспорт, поправил очки и под призывное «пройдите на посадку» не спеша последовал за лейтенантом. Только сейчас он заметил, что вместе с ними шла невысокая очень худая женщина в строгом синем платье. «Волосы как у Полины», – отметил Рогов. Лица женщины он не видел.

Они пересекли зал ожидания, лавируя между чемоданами, детскими колясками и подростками, развалившимися на полу, покрытом серым ковролином. Прошли мимо кафе, где Рогов полчаса назад пил остывший кофе с пушистой молочной пеной и поставил на своей новой рубашке цвета слоновой кости темное, мгновенно расплывшееся шоколадное пятно от сладких блинчиков. Рогов ковырнул пятно, на ходу перехватил портфель в другую руку и пощупал в кармане длинный гладкий ключ от своей венской квартиры.

Жить в Вену Рогов переехал два года назад. Его институтский друг Марик, полноватый, всегда вежливый меланхолик, звал его к себе уже много лет. Виктор отказывался и втайне даже жалел приятеля. После окончания экономического института они оба наработали серьезный профессиональный опыт. Рогов быстро взлетел на карьерном лифте и в итоге возглавил российский филиал крупной австрийской девелоперской компании. Марик же, как казалось Виктору, променял возможности, которые сулила им российская финансовая действительность, на «укладывалки для яиц» (ему принадлежала маленькая компания по производству упаковочного оборудования). Раз в месяц Рогов летал в головной офис в Вену. Вечерами они с Мариком садились в любимом кафе в переулке за Альбертиной и, скрипя ножами о фарфоровые тарелки, резали тонкие и желтые словно масленичные блины шницели.

В одну из таких поездок жена Рогова Полина попросила его забрать в венском антикварном магазине заказанные ею не то гравюры, не то акварели кого-то из старых мастеров. День в офисе был напряженный, вечер разлился горьковатым австрийским пивом и быстро перетек в торжество молодого вина. И про мастеров, и про магазин Виктор, конечно, забыл. Полина не разговаривала с ним несколько дней. Весь этот антиквариат она любила, покупала, берегла, заставляя комнаты одновременно немецкими фарфоровыми пастушками, русскими прялками и пышными ампирными креслами с бронзовыми вензелями. Мечтала и сама открыть антикварный магазин, над чем Рогов иронично подшучивал. Ценности чужих старых вещей он не понимал. Их запах напоминал ему собственного деда и тяжелую обязанность детства проводить каждую субботу в компании несвежей одежды, черно-белых фотографий и болезненного нытья.