Юлия Слапогузова - Три большие разницы. Рассказы о том, чего не бывает

Когда-то в детстве я слышала историю о буднях советской армии. Один солдат-срочник получил несколько дней отпуска и отправился домой, в деревню, в Молдавию. И не вернулся. Парень он был неплохой, служить ему оставалось всего ничего, да и скандал с дезертирством никому не был нужен, поэтому на его поиски тихонько отправили старшину. Тот тоже пропал. Заинтригованное командование подождало ещё месяц и послало по адресу проверенного прапорщика – коммуниста и солдафона. Он вёл уроки политинформации для срочников, был прост, силён и несгибаем. Ещё через месяц пропавшие вернулись в часть. К тому моменту срок службы солдата удачно подходил к концу, так что ему надо было только вещи собрать. Солдат загадочно молчал и улыбался, а его избавители, наоборот, рассказывали взахлёб, как опасно любят гостей в этой молдавской деревне. Их передают из дома в дом, наливая из огромных алюминиевых чайников домашнее вино, и конвоируют даже ночью, чтоб дорогие гости не сбежали, насладились гостеприимством сполна. Уже через несколько дней гости перестают различать дни недели, время суток и стороны света. Всё сливается в сверкающий водоворот, как узоры в калейдоскопе. Чтобы покинуть эту сказку, прапорщику пришлось обратиться за помощью к местной милиции.

Примерно такой калейдоскоп разворачивался сейчас вокруг меня. Все веселились, как в последний раз, и я тоже, пока не устала. Мышцы лица у меня болели от улыбки, в ушах стоял звон, и я решила немного перевести дух. Я вышла в соседнюю комнату и прикрыла дверь. Музыка продолжала звенеть, но теперь только в ушах. Я плюхнулась на кушетку. Сначала мне показалось, что в комнате я одна, но неожиданно одно из кресел в углу зашевелилось. Это была старуха. В одной руке она держала старую фотографию в рамке, а в другой – скомканный носовой платок. Глаза её блестели. Костлявые руки жестикулировали.

Я подошла к ней и наклонилась.

– Это очень, очень грустная история, – начала старуха, – про славную девушку Клементину.

Я напрягла слух. Итальянский язык я знаю плохо, но старуха говорила медленно, подкрепляя по доброй итальянской традиции каждое слово выразительным жестом, так что многое мне удалось разобрать.

Если пересказать вкратце, то эта детективная драма произошла на Сицилии. Марио был членом коза ностра, как все мужчины в этой замечательной семье. Тогда входили в моду синтетические наркотики, и Марио мог сделать большую карьеру. Мальчик старался и зарабатывал деньги как мог. Но система мироустройства пошатнулась. Не только наркотики стали синтетическими. Отношения между людьми перестали быть настоящими. Возникла новая ветвь мафии, начался передел власти. Марио отказался входить в коалицию, и это было его ошибкой. Клементину похитила мафия. Эти новые бизнесмены ни во что не верят, не уважают традиции. Больше её не видели.

– И он не пытался её найти? – только и могла спросить я.

– Пытался, конечно. Но вскоре стало понятно, что нам всем конец, если мы не покинем Сицилию. Мы продали дом и уехали, – старуха вытерла платком глаза и собралась покинуть комнату.

Если действительно появляется седина на нервной почве, то пара волос у меня в тот момент посеребрилась. Вот это безобидное существо Марио – мафиози?

Я посторонилась, старуха крутанула колёса коляски и поехала к выходу. Оставляя меня наедине с портретом Клементины, она сказала:

– Марио ещё своё возьмёт. Каждый имеет право на вторую попытку.

Дверь за старухой закрылась. Я переглянулась с Клементиной. Её взгляд стал другим. Более понятным, предостерегающим. Мне было жалко Клементину и страшно за себя. Происходящее напоминало круто заваренный детектив, а я бы предпочла итальянский неореализм. Чтоб всё, как в жизни, и с лучиком надежды в конце. Через преодоление к пониманию. С осознанием мира в себе и себя в мире. Чтоб личностный, прости господи, рост. А здесь, в этой реальности, я вполне могу сыграть роль тела в бочке с бетоном. Причём в интересах семьи, ничего личного. А я не хочу быть второй попыткой Марио, второй Клементиной. Если банки – мировое зло, то наркокартели – это вообще за гранью. Я представила, как становлюсь частью семейного бизнеса. Снимаю трубку телефона и говорю изменённым голосом: «Берёте оптом? Отличный товар!» Мы пересчитываем пакеты с порошком, пересчитываем деньги, а потом я пересчитываю крестики в своей камере, чтобы понять, сколько лет мне ещё сидеть за наркоту. Не мой сюжет, однозначно.

Ночью мы гуляли по Риму. Марио спросил, как мои дела. Я рассказала. Как устала работать в банке, какой мерзкий у меня начальник… Такой мерзкий, что я сбежала от него в аэропорту. В общем, сболтнула лишнего. Ночной Рим и вино располагают к откровенности. Марио надулся и покраснел, как сицилийский помидор. Он явно был недоволен, что я прилетела с другим. Всё же эти итальянцы бывают слишком мнительными, и чем южнее, тем дурнее. Я попыталась его успокоить, но вышло ещё хуже. Марио ревновал. У него был другой, чужой темперамент, он был непонятен мне и неуправляем. Чтобы манипулировать им, нужно быть его мамой. Оглянувшись, я поняла, что город полон таких людей. Громко говорят, жестикулируют, кричат… Мне нечего здесь делать. Рим – открытый город, но не для меня.