Алексей Жак - Изгнанник. Часть 1. Обновление. Жена

– Я говорю о своем чувстве, а ты твердишь о неразделенной любви, – чуть ниже, на полтона сбавил Сергей громкость.

– Но что же, если все так устроено…

– Как устроено? Где?

– «Неразумно. Вокруг».

– Ты просто не замечаешь, – это голос Оли, вынырнувший из темноты.

– Хорошо, если я тебя люблю… из этого вовсе не вытекает, что ты меня не любишь.

– Ты много говоришь о… часто произносишь это слово: любовь.

– Что из этого?

– Этим словом нельзя разбрасываться. Оно слишком много значит, содержит в себе уйму… словом, если его часто произносить, оно потеряет смысл.

– Износится что ли?

– Да, вроде того. Истреплется.

– Так что, мне совсем его не употреблять в своей речи.

– Достаточно сказать раз-два. И всё. Ты же на каждом шагу его используешь. Теряется вера в искренность признания. Слово как бы тускнеет.

– Ну, знаешь, – Сергей еле сдерживался. – Если хочешь знать, чувства подтверждаются не только словами. Даже не столько словами, сколько делами.

– Вот, – приподнялась и оперлась на локоть Оля. В ее глазах лучился отраженный свет окна. И интерес. – Ну-ка, давай-ка продолжай. Что это ты о проверке делами говорил только что? Чем ты докажешь свою… это чувство, эту пылкость?

– А я не боюсь этого слова. Могу тысячу раз его выкрикнуть, и от этого оно не потускнеет для меня. И чувства мои не изменятся. – Сергей замолчал, и тут же прибавил: – Они от другого могут пропасть.

– Это что за разговорчики? – с шутливой интонацией произнесла Оля, разыгрывая обиду. – Это кто мне грозится тут? «Я тебя разлюблю». Попробуй только. Вмиг… Я тебе… разлюблю.

– А ты не вспоминай больше о своих прошлых романах. Я же вижу, что до сих пор переживаешь, как будто жемчужину потеряла. Обронила, а впотьмах не найти. Жалко терять, оставлять поиски, а если бы вспомнила, что вещь-то дрянь, безделушка, бижутерия с Черкизовского рынка, так сразу плюнула бы и растерла. Было по чему или по кому убиваться.

– Я не убивалась, я поплакала по-женски, – тихо ответила Оля. – И сказала себе, что нужно забыть: жизнь дальше продолжается. Погрустила год, и забыла.

– Не лги. Ни мне, ни себе. Я замечал: прямо скособочит тебя всю, как подумаешь, что брошенная, а не бросила сама.

– Никто меня не бросал. Не выдумывай. И откуда, позволь спросить, тебе известно, о чем я думаю? Может, я горевала о чем-то другом. Да и не горевала я вовсе. Какое только настроение не случается у красивой свободной бабы!

– Так ты сама мне рассказывала, как в кафе, куда он тебя пригласил – сказал, что в последний раз, и ты сдалась, не сумела сказать нет… тогда не сумела, – он предложил тебе вернуться к нему… или ему вернуться к тебе. Я запутался. А ты отказалась от дальнейших отношений – сумела все-таки, пересилила себя: в одно море два раза не ступишь.

– Да. Это я его бросила.

– Но вначале он тебя. А ты не смогла простить. И забыть. Это же просто ненависть в тебе говорила. А бросил-то он тебя. Вот так-то.

Все чаще Сергей стал думать об Оле, как об отстраненном, чужом – не его, не принадлежащем ему предмете, так кто-то подсунул, подкинул игрушку, тряпичную куклу с замашками королевы, иногда смахивавшими на ужимки клоунши, или на обиды Мальвины на Пьеро. Он другой. Скорее Буратино с длинным, предлинным носом. И эти обиды на другого, неизвестного ему, но очень ненавистного Мальви… Ольге, по какой-то неведомой причине досаждали и причиняли если не боль, то все равно страдания, от которых хотелось избавиться, как от наркотической зависимости, без ломок и новых передоз.

– Кто-то покусился на нее (покусал ее киску), – цинично констатировал Сергей, будучи наедине с собой.

Еще сидело в нем обманчивое благородство, или иное джентльменского свойства чувство, которое не давало ему высказаться грубо о ней при людях, всенародно оскорбить, унизить, облить грязью. И то, правда, какое он имел право так о ней говорить?

Думать, это другое. Тут запретов нет. Это личное. Можно всё, допускаются любые отклонения. Ведь неизвестно, что у нее в голове, и что она фантазирует о нем, наедине с собой, какие обвинения выставляет ему, в чем подозревает, какую подлянку готовит за глаза.

– А тебе достались объедки с царского стола. Что не съедено, чем побрезговали. Держите, молодой человек, пользуйтесь, но помните, что вещь вам не принадлежит. Это наказание ей за брыкание и не смирение, – донеслось до него, будто посторонний голос закончил за него фразу.

– Нет, что это я, – остановил он не то себя, не то галлюцинацию. – Не смей так даже думать о ней. Если в твоей голове бардак и ералаш, это не значит, что у всех то же с головой. Возможно, ее мысли светлее и наполнены покоем и любовью, как у причастившегося христианина. Кстати, ни разу не видел, чтобы она обращалась к богу. Но ведь и среди атеистов встречаются честные люди. Да и Бог в человеке еще не свидетельство его грязного нутра. А под чистым бельем подчас скрывают самые жуткие преступления.